Рик Янси - Кровавый остров

– Пусть Аваале его возьмет, – запротестовал я. – Я хочу остаться с вами.

– Все в порядке, – вставил Аваале. – У walaalo свои обеты, и он должен их держать. Но твой хозяин прав, по крайней мере в этом. Не беспокойся. Я буду защищать его ценой своей жизни.

Кернс околачивался у входа в расселину, пристально глядя в темноту, где на камнях распростерся искореженный труп женщины.

– Идеальная позиция. Идеальная! – выдохнул он. – Невозможно устроиться лучше, Пеллинор. Я займу свою прежнюю высоту там, на выступе на восточном склоне. Вы можете взять северный подступ, а Аваале противоположный конец, у тех валунов, что отмечают конец тропы. Ох, этот черт Минотавр [151]. Уж я доберусь до его головы.

– Минотавр? – эхом отозвался доктор.

– Так я его зову. Здоровенная зверюга, ростом почти с нашего пирата. Сутками за ним гоняюсь. Он не тупое животное, в отличие от других, а очень умен, возможно, был главным в своей деревне, и он очень, очень сильный. Вы его ни с кем не спутаете: у него длинный шип растет прямо из середины лба – главный олень в стаде, так сказать. Путешествует в стае таких же, в последний раз я насчитал четыре или пять, но они быстро гибнут от пуидресера, как вы, Пеллинор, знаете. Так что, может, на одного-двух убыло, если только какой-нибудь отставший к ним не присоединился. Одной пулей его не свалить. Он уже таскает в себе три моих, но замедляться даже не начал. Последний раз, что я в него попал – что ж, это было довольно занятно. Рана сильно кровоточила, а обычно кровь приводит их в бешенство, но только не при Минотавре! Остальные собрались вокруг, и один за другим принялись его вылизывать: эдакая гнилушная клятва верности. Это и вправду было показательно, учитывая, что счет у них пошел на недели.

Кернс вскинул голову, и мы прислушались вместе с ним – но я не расслышал ничего, кроме ветра, трущегося о камни.

– Что-то приближается, – шепнул он. – Предлагаю занять позиции, джентльмены. Не стреляйте, пока я не дам сигнал или пока у вас не останется выбора. Лучше дождаться, пока их не отвлечет приманка; тогда это все равно, что стрелять рыбу в бочке. И поберегитесь моего дружка Минотавра!

Он принялся взбираться вверх по тропе; Уортроп следовал в нескольких шагах позади. Аваале похлопал меня по плечу, взял свою винтовку и удалился в противоположном направлении. Я забился в самую глубь расселины и сел на корточки, неловко пристроив ребенка на коленях и думая, как же я глуп – позволить загнать себя в угол без каких бы то ни было путей к отступлению и средств защитить себя. Моя судьба – и судьба младенца – были полностью в руках убийцы-психопата, которому нравилось зваться сомалийским именем дьявола.

Младенец захныкал во сне. Я пробежался кончиками пальцев по его личику, погладил закрытые веки, курносый маленький нос, мягкие щечки. Был и другой ребенок – не так давно, – через которого я переступил в грязной прихожей наемной квартиры; которого я бросил, когда в моей власти было спасти его, и потом обнаружил плавающим кусками в подвале, затопленном сточной водой. Ты мое искупление, ключ от темницы моего греха, сказал Аваале. «Спасу тебя – и сам спасусь от судилища». Тогда, признаюсь, я отреагировал на эти слова как форменный Уортроп. Нелогичный скачок, подумал я: от случайной встречи к божественному вмешательству. Но разве не все решительные шаги нелогичны по самой своей природе? Верни себе время, пели мне звезды. Лаская лицо младенца, я думал об этой песне. «Верни себе время». Если до того дойдет, решил я, оставлю его здесь и попытаюсь их отманить – бросить, чтобы на этот раз не обречь на смерть, а спасти, не проклясть, а искупить.

Северный ветер принес с вершин визг, который я могу сравнить разве что с визгом свиньи на скотобойне: пронзительный вопль, что показался мне нечеловеческим, и какое-то ужасное мгновение я был убежден, что то не дети Тифея, а сам Тифей, явившийся на «приманку» Кернса. Я представил себе, как магнификум спускается с гор, блестя бледной плотью, покрытый зловещими острыми шипами: гигантская пасть раскрыта и извергает сияющие шары пуидресера, черное чудовище в два человеческих роста длиной и три – шириной, и с лицом совершенно пустым. Лицом, которое не лицо, безликое лицо, заставившее Пьера Леброка кричать в агонии абсолютного узнавания: «Nullit! Вот и весь он! Ничто, ничто, ничто!»

Первому воплю ответил другой, и затем еще один, каждый с нового направления. Чудовища приближались, и оклики стали чаще и короче, пока не начали напоминать короткие, истерические взрывы хохота вышедших на охоту гиен. Затем вдруг умолкло все, кроме ветра. Было ужасно сидеть, не зная, что творится снаружи. С тем же успехом чудища могли бы ждать прямо у расселины, дожидаясь условного знака, прежде чем броситься. Я опустил одну руку наземь и пошарил в поисках камня, палки, чего угодно, что я мог бы использовать как оружие. Мысленным взором я видел мистера Кендалла в прыжке со ступеней, и как его черные глаза заполняют для меня весь мир.

И затем я услышал, очень четко, звук разрываемой плоти и громкий хруст, словно куриную ноги отрывали от туловища. Что-то – причем не одно – всхлипывало: ужасный, гнусавый, икающий плач – слезы проклятия, горькое отчаяние ямы с костями. Я знал, что они пожирают труп, рвут покойницу на куски и набивают пасти влажными потрохами, яростно вгрызаясь, чавкая с таким отчаянным голодом, что не один уже сжевал себе пальцы до половины. А со своего горного трона Typhoeus magnificum, величественный отец, взглянул свысока на чад своих – и улыбнулся.

Кернс окликнул со своего поста, дав долгожданный сигнал. Я слышал только шесть выстрелов, два из винтовки Кернса, остальные из револьвера Уортропа, но их эхо проскользило по проходу до самого дна. Я тихо вскрикнул, когда чья-то большая тень промелькнула мимо входа в расселину, но затем понял, что то был Аваале, бегущий к месту побоища. Я поднялся и вышел наружу, больше не чувствуя страха – только знакомое тошнотворное любопытство, желание увидеть то, чего не следует, но что я увидеть был обязан.

Там, где прежде был один труп, лежало четыре, все наваленные друг на друга в беспорядочной путанице конечностей. Мне пришлось перешагнуть через ручеек крови, червем бежавший вниз по склону.

– Очень хорошая работа, Уортроп, – говорил Джон Кернс. – Четверо против моих двух. Я понятия не имел, что вы такой меткий стрелок.

– Но как такое может быть? – спросил Аваале трясущимся от отвращения и изумления голосом. – Эта женщина очень стара, но она носит под сердцем ребенка.

– Не ребенка она носит, – с улыбкой сказал Кернс. – Отойдите, джентльмены, и я вам покажу.

Он вытащил из-за голенища длинный охотничий нож и склонился над старухой, что лежала, свернувшись, на боку; лужица крови натекла под ее серовато-седыми волосами. Кернс не ударил ее ножом. Он сделал быстрый поверхностный надрез на ее животе и затем отскочил назад. Порез вздрогнул, а затем живот старухи взорвался, раскрывшись настежь с громким лопающимся звуком, и изверг мелкую, прозрачную взвесь и зловонный бульон из водянистой крови и атрофировавшихся внутренностей. Кернс от души рассмеялся и сказал: