Елена Вернер - Верни мои крылья!

– Можешь вот так приподнять? А то одной рукой неудобно.

– Да, конечно! – спохватилась она и зажмурилась от досады. Глаза мучительно жгло.

Пальцы Кирилла ловко справились с задачей и освободили Нику от маски. Она несмело обернулась и увидела в полутьме улыбку.

– Вот и все.

– Да, все… – согласилась она. И только теперь, когда он оказался на безопасном расстоянии, Ника почувствовала запах. Непривычный тепло-ледяной запах ментола и камфары, Кирилл был весь пропитан им. Вот почему такая резь в глазах. Удивительно, как Ника не ощутила раньше, пока Кирилл стоял вплотную к ней и запах, верно, был сильнее. Впрочем, она ощущала слишком много, когда находилась с ним, ее органы чувств путали показания и сходили с ума.

Кирилл неуверенно переступил с ноги на ногу, и лицо его стало непроницаемым и отстраненным, точь-в-точь как во время перерыва, будто упал глухой занавес. Нике сделалось неуютно. В этот момент в освещенном конце коридора появилась Римма, подбоченилась:

– Вот ты где. А я тебя ищу-ищу! Уже заждалась.

– Я нашел твою маску, – объявил Кирилл, не сходя с места, но помахав до сих пор зажатой в руке вещицей. И уже не смотрел на Нику. Но, расходясь в узком коридоре с Риммой, она получила в награду ревнивый черный взгляд.

Перед закрытием театр полнился тишиной. Обходя его довольно поспешно, не вписывающаяся в эту тишь, все еще слишком для нее взволнованная, хотя Кирилл и Римма давно уехали, Ника лишь случайно заметила в углу фойе что-то бесформенное. И ахнула. Час от часу не легче: прямо на ковре лежал Борис Стародумов. В расстегнутом пальто, с разметавшимся по полу шарфом, почти удушившим своего хозяина. Ковровую дорожку только что перестелили, и яркие цвета лишь подчеркивали бледность лица и неестественную красноту щек актера. Его глаза были закрыты. Ника кинулась к нему и принялась тормошить.

– Борис! Борис, вам плохо?

Стародумов вяло махнул рукой, словно отгоняя назойливую муху, и поудобнее пристроил под головой шуршащий обертками цветочный букет – на манер подушки. Теперь Ника учуяла сильный спиртной дух, шедший прямо из приоткрытого рта актера. И растерянно села рядом. Что ж, по крайней мере, врачи не понадобятся.

– Борис! – скорее всего, от беспомощности голос ее приобрел жесткость.

Стародумов разлепил глаза. Было заметно, что ему сложно сфокусироваться.

– О, Ника…

– Да, Ника. А вы лежите на ковре в фойе театра.

– Правда, что ль? – глупо ухмыльнулся он и привстал на локтях. – Ну и дела, да?

– Вам надо домой.

– А Лариска где?

– Лариса Юрьевна уже ушла.

В ответ он тихо засмеялся. Ника совершенно не умела обращаться с пьяными людьми и колебалась, не уверенная, стоит ли проявить твердость или, наоборот, начать уговаривать. Отсмеявшись, Стародумов помрачнел и принялся обрывать лепестки с белых хризантем, сперва по одному, а потом горстью, рассыпая вокруг себя белые нежные иголки. Наконец, он отшвырнул букет, и тот, описав невысокую дугу, шмякнулся ровно по центру фойе.

– Неблагодарные людишки, – заключил Стародумов. – Я все для них, а они твари.

Ника попыталась взять его под руки, чтобы поднять, но актер оказался очень тяжелым, да еще и ерзал, дурашливо посмеиваясь.

– Ты хорошая. Поэтому я тебя люблю.

– Я вас тоже. Давайте встанем?

– А! Очередная бабская блажь. Встань, иди, сиди, молчи. Надоело! Я актер, понимаешь ты это? Мне нельзя указывать!

В другое время Ника непременно поспорила бы с этим утверждением, сказав, что актеры – рабочий материал и исполнители режиссерского замысла. Но сейчас это было бессмысленно.

– Мне нельзя указывать… Мы и сами с усами… С усами, – он потрогал щетинистый подбородок. – Нет усов. Ладно. Все равно. Ты помнишь, как все было когда-то, а, помнишь? Они меня на руках носили. Верещали у подъезда, так что оглохнуть можно. И не пройти. Приходилось в окно вылезать. Ох, и докучали они мне… Автографы, интервью, творческие вечера… А теперь? Неблагодарные твари. Забыли… Хоть бы их совсем не стало, всех, всех до единого…

– И что бы вы делали без зрителей? – не удержалась Ника от тихого вопроса.

– Я-то? О, я бы играл! Ты что, думаешь, все ради людей? Все ради меня. Мои истории, мои реплики, моя сцена. Я… А Лариска сво-олочь… Наобещала с три короба. Говорила, я у нее снова стану… Что она добудет… все это… для меня. Она обещала мне, понимаешь ты это?! Обещала! И обманула. Она всегда обманывает… Всегда. Такая уж уродилась, проныра. А остальным наплевать, все заняты только собой. Все одно и то же.

Ника была не в состоянии поддерживать сейчас философскую беседу. Она решительно распахнула полы его пальто, не обращая внимания на пьяненькую ухмылочку и масляные глаза в красных прожилках.

– Ох, ты какая…

– Да-да. – Она закатила глаза. Рука нащупала во внутреннем кармане телефон Стародумова, и Ника вытащила аппарат, принялась искать в списке контактов номер Липатовой.

– Эй, ты чего?

– Надо позвонить Ларисе Юрьевне, пусть вас заберет.

– Нет, не сметь! – смазанным, но увесистым движением Стародумов выбил аппарат из ее рук, и телефон отлетел в сторону вслед за букетом. – Лариске не надо. – И жалобно добавил: – Она же меня в грош не ставит.

– Тогда кому? Не сидеть же мне с вами целую ночь? Решайте.

Стародумов с загадочным видом поднял вверх указательный палец.

– Никто ничего не решает, девочка…

Он долго шарил в карманах, выуживая и складывая горкой на ковер все их содержимое: связку ключей, мятые грязные бумажки, свернутые трубочкой рекламные флаеры, пару полосатых камешков, кусок зеленого мелка, тут же перепачкавшего пальцы, зажигалку, несколько монет и обломок игрушки из шоколадного яйца «киндер». Набор, больше подходящий десятилетнему мальчишке, чем пятидесятилетнему мужчине. Наконец, он вытащил игральные кости и продемонстрировал их на раскрытой ладони. Потряс в кулаке и осторожно выпустил. Выпало шесть-три. Ника ждала окончания непонятного ритуала, не обращая внимания на легкий озноб, пробежавший внутри ее головы.

– Катенька, – заключил Стародумов, как-то по-своему трактуя выпавшую комбинацию, и рассовал свои сокровища обратно по карманам. – Позвони Катеньке, она приедет. Катенька меня любит. Она единственная, кто…

– И зачем ты мне позвонила? – прошипела Катя тридцать минут спустя, через Никино плечо глядя на сладко посапывающего на ковре Стародумова. Ника не припоминала, чтобы они с нею переходили на «ты». – Я думала, что-то случилось!

– «Что-то» и случилось! Этого, – она кивнула на актера, – вам мало? Он попросил звонить на ваш номер. Перед тем как…

– Как вырубился, – резко бросила Катя и поджала губы. – Здорово! Просто замечательно, спасибо тебе большое. И что мне с ним делать прикажешь?