Роберт Киркман - Ходячие мертвецы. Дорога в Вудбери

Лилли заметила лишь силуэт мужчины столь огромного, что он закрыл собой солнце.

Джош вцепился в джинсовую куртку Чада Бингэма и изо всех сил дернул его.

То ли из-за неожиданного выброса адреналина, руководившего здоровяком, то ли просто из-за относительной худобы Чада, в результате этого действия последний, как снаряд, по широкой дуге пролетел над поляной. Один из его ботинок сорвался с ноги, кепка, завертевшись, исчезла среди деревьев. Он плечом впечатался в ствол старого дерева. Дыхание его перехватило, и он сполз по стволу на землю. Хватая ртом воздух, он изумленно моргал.

Джош опустился на колени рядом с Лилли и нежно дотронулся до ее окровавленного лица. Она попыталась сказать что-то, но кровоточившие губы не слушались. У Джоша вырвался тяжелый вздох, стон боли, который шел прямо из его нутра. Что-то в ее лице – с глазами цвета морской пены и разбросанными по щекам веснушками, – которое теперь было забрызгано кровью, вызвало в нем ярость, застлавшую тонкой пеленой его взгляд.

Здоровяк поднялся, развернулся и направился в противоположную сторону поляны, где корчился от боли Чад Бингэм.

Джош видел лишь молочно-белый силуэт человека на земле. Бледный солнечный свет едва пробивался сквозь густой воздух. Чад сделал слабую попытку уползти, но Джош без труда схватил его брыкавшиеся ноги и единственным решительным броском снова перекинул тело Чада под дерево. Затем Джош поставил поджарого мужчину на ноги и прислонил его спиной к стволу.

Давясь скопившейся во рту кровью, Чад пробормотал:

– Это… вообще не твое… Не-е-ет! Пожалуйста… брат… не стоит этого де…

Джош впечатал извивавшееся тело мужчины в ствол столетнего дуба. Череп Чада хрустнул, а между лопаток словно внезапно и жестоко вонзили осадный таран.

Чад издал жуткий сдавленный крик, скорее животный и неосознанный, чем сознательный. Его глаза закатились. Если бы Чада Бингэма снова и снова толкали в спину осадным тараном, сила этих ударов не сравнилась бы с той мощью, с которой Джош Ли Хэмилтон теперь принялся колотить жилистого мужчину в джинсовой куртке о дерево.

– Я тебе не брат, – сказал Джош с мрачным спокойствием.

Низкий бархатный голос вырвался откуда-то из самых глубин здоровяка, пока он снова и снова ударял безвольно, как тряпичная кукла, висевшего в его руках мужчину о ствол дуба.

Джош редко терял контроль над собой. Это случалось всего несколько раз в его жизни: однажды на футбольном поле, когда нападающий команды противника – славный малый из Монтгомери – назвал его черномазым… И еще когда карманник в Атланте выхватил кошелек из сумки его матери. Но сейчас тихий шторм внутри него бушевал сильнее, чем когда-либо прежде. Его действия вышли из-под контроля, но при этом он как-то руководил ими, снова и снова колотя Чада Бингэма затылком о дерево.

Голова Чада дергалась при каждом ударе, затылок проваливался, и к глухому стуку начало примешиваться чавканье крови. Изо рта Чада стала изрыгаться рвота – опять-таки бесконтрольно, – и по огромным рукам Джоша Ли Хэмилтона потекла желчь, смешанная с воздушными хлопьями, но здоровяк даже не заметил этого. Джош увидел, как левая рука Чада потянулась к рукоятке обшитого сталью «смит-вессона», засунутого за ремень у него на спине, без труда вытащил пистолет из штанов Чада и швырнул его на другую сторону поляны.

Собрав последние крупицы силы и чувствуя, как отказывает его мозг от многократных сотрясений, а у задней части расколотого черепа собирается кровь, Чад Бингэм сделал отчаянную попытку ударить здоровяка коленом в пах, но Джош легко и быстро одной рукой блокировал его ногу. Затем он обрушил на мужчину чудовищный удар – пощечину тыльной стороной огромной ладони, жутким эхом отразившую ту пощечину, которую несколькими минутами ранее получила Лилли, – и Чад Бингэм отлетел в сторону.

Он распластался на земле в пятнадцати футах от дерева.

Джош не заметил, что Лилли ковыляла к нему через поляну, и не услышал ее срывавшегося голоса:

– Джош, НЕТ! НЕТ! ДЖОШ, ОСТАНОВИСЬ! ТЫ УБЬЕШЬ ЕГО!

Но вдруг Джош Ли Хэмилтон очнулся и заморгал, словно обнаружив, что ходил во сне и оказался голым посреди бульвара Пичтри [18]в самый час пик. Он почувствовал, как Лилли тянула его за куртку, силясь оттащить его от человека, скорчившегося на земле.

– Ты убьешь его!

Джош обернулся. Прямо позади него была Лилли – в синяках и ссадинах. Во рту у нее было полно крови, она едва могла стоять, дышать и говорить. Ее блестящие глаза смотрели прямо на него. Он стиснул ее в объятиях, и по щекам его побежали слезы.

– Ты в порядке?

– Все хорошо… Джош, пожалуйста… Пожалуйста, остановись, или ты убьешь его.

Джош хотел было сказать что-то еще, но осекся. Обернувшись, он посмотрел належавшего на земле человека. Последовала жуткая пауза, во время которой Джош двигал губами, но никак не мог произнести ни звука, не в силах облечь мысли в слова. Перед ним на траве в луже собственных жидкостей лежало поверженное тело, такое же неподвижное и безжизненное, как груда тряпья.

– Не шевелись, милая.

Боб Стуки аккуратно повернул голову Лилли, чтобы лучше рассмотреть ее опухшую губу, и выдавил каплю антисептика размером с горошину на ее разодранную, покрытую корками запекшейся крови кожу.

– Уже почти закончили.

Лилли поморщилась от боли. Боб стоял перед ней на коленях. Сбоку на койке, на которой девушка лежала ничком, уставившись в брезентовый потолок, виднелась открытая аптечка. В палатку проникали бледные лучи вечернего солнца, пробивавшиеся внутрь сквозь грязные полотняные стенки. Было холодно. Пахло дезинфицирующим средством и выдохшимся алкоголем. Обнаженная грудь Лилли была прикрыта одеялом.

Бобу хотелось выпить, и очень сильно. Его руки снова тряслись. В последнее время его опять стали настигать воспоминания о днях, проведенных на госпитальной службе в морской пехоте США. Одна командировка в Афганистан одиннадцать лет назад, во время которой он подносил судна больным в Кемп-Дуайере [19], не могла подготовить его к такому. Казалось, сейчас его отделял от нее целый миллион световых лет. Он и тогда регулярно выпивал и из-за пьянства еле смог окончить свое обучение медицине и практику в Сан-Антонио. А теперь война постучалась прямо в двери Боба. Изувеченные шрапнелью тела, которые он зашивал на Ближнем Востоке, меркли в сравнении с полями сражений этой войны. Бобу иногда снился Афганистан: он видел, как ходячие мертвецы врывались туда в духе театра «Гран-Гиньоль» [20]и заражали боевиков движения Талибан – холодные, мертвые, серые руки прорывались сквозь стены мобильных операционных.

Но зашивать раны Лилли Коул для Боба было совершенно иным делом – гораздо худшим, чем работать медиком на поле боя или расчищать последствия атаки зомби. Бингэм сильно потрепал ее. Осмотрев девушку, Боб заключил, что у нее было сломано по меньшей мере три ребра, под левым глазом расплылся огромный кровоподтек, который мог привести к кровоизлиянию в стекловидное тело или даже к отслоению сетчатки, плюс все ее лицо было покрыто жуткими синяками и ссадинами. Боб почувствовал, что плохо подготовлен – как в техническом отношении, так и из-за недостатка медикаментов – к тому, чтобы даже притворяться , что лечит ее. Но, кроме Боба, рассчитывать тут было не на кого, поэтому он наложил на грудь Лилли импровизированную повязку из разорванных на полосы простыней, твердых книжных обложек и эластичных бинтов и нанес крем-антибиотик из своих иссякавших запасов на все ее неглубокие раны. Больше всего его беспокоил глаз. Его нужно было осмотреть, чтобы удостовериться, что он залечится как следует.