Скотт Вестерфельд - Загробные миры

Придется мне о ней позаботиться. Но почему-то мне в голову не пришло ничего лучшего, кроме как повторить:

– Мне не по себе без телефона.

– Я куплю тебе другой, – откликнулась она. – Точь-в-точь как старый, чтобы все казалось, как прежде.

– Я попрошу заплатить за него папу.

Костяшки ее пальцев побелели, и я прождала еще минуту, разглядывая сквозь стекло дрожащее в мареве шоссе.

Наконец, она произнесла:

– Твой отец просил тебе передать, что он действительно хотел приехать.

Я нахмурилась, поскольку даже не думала, что папа полетит в Даллас. Я привыкла к тому, что он сматывается, когда в жизни начинаются неурядицы. Однажды, когда мне исполнилось двенадцать, на нашей кухне взорвалась кастрюлька, огонь от жира взметнулся до потолка, и отец, как самый настоящий герой, сбил пламя полотенцем. Вероятно, он спас от возгорания все здание, но в ту же минуту, как огонь обуздали, укатил и провел две ночи в отеле, а мы с мамой вызвали пожарных, а потом убирались на кухне и проветривали дом.

Для папы такое поведение – норма.

– Я рада, что он не приехал, – заявила я.

Мама не сумела удержаться от усмешки.

– Правда?

– С ним сложно иметь дело, когда он взволнован, а ты уже достаточно позаботилась о нем на своем веку.

Она удивленно посмотрела на меня. Я никогда раньше ей ничего подобного не говорила, хоть это и чистая правда.

Когда ее глаза начали блестеть от подступивших слез, я указала вперед:

– Эй, мам? Дорога?

Она сосредоточилась на шоссе.

– Он сегодня утром звонил, но я немного бушевала и не разрешила ему поговорить с тобой – ведь он не прилетел. Прости.

– Ничего, – улыбнулась я. – Он может позвонить, когда купит для меня новый телефон.

Не знаю, сколько километров мы еще проехали в ту ночь. Я задремала, едва начало садиться солнце – в тот момент, когда небо покраснело и затянулось облаками.

Следующая остановка была в мотеле. Я проснулась и вяло поковыляла в наш номер. Помню лишь, что кровать пахла неправильно… не плохо, но неправильно, поскольку она не была моей, а я хотела очутиться дома. Ну, а затем я крепко уснула.

Когда мой мозг совершенно неожиданно пробудился, было еще темно.

По венам бежала энергия. Не ужас, который я испытывала последние два дня от каждого внезапного шороха, а нечто темное и теплое. Мои пальцы прикоснулись к губам – те гудели.

Я села и оглядела комнату, вспоминая, где нахожусь. На стенах мелькали свет и тени от уличного автомата с кубиками льда, и я видела мать, спящую на соседней кровати. Темнота ощущалась близкой, давила, как будто была материальной.

Я улеглась спать в грязной одежде, но на комоде с зеркалом лежали футболки и белье, которое мы купили в больничном магазине. Я приняла душ и тихо оделась, не разбудив маму. В том магазинчике не продавали носков, и в результате я нацепила кроссовки на босу ногу, прихватила худи. Затем я вышла на улицу.

Перистые облака, медленно рыжевшие по мере приближения рассвета, заволокли небо. На автостоянке мотеля поблескивали крапинки битого стекла, напоминающие морозный иней. Я надела худи и скрестила руки на груди, чтобы согреться.

Надпись на неоновом знаке гласила: «Мотель «Белые пески». За шоссе маячили силуэты дюн. Мы добрались до Нью-Мексико.

Когда мне было десять лет, отец взял меня в поход по Белым пескам. Интересно, помнит ли мама, что я бывала здесь раньше?

Поскольку в пределах видимости не было ни одной машины, я неторопливо выбралась на шоссе и нагло остановилась посередине, закрыв глаза и сосредоточившись. Теплая энергия, которая разбудила меня, до сих пор порхала по губам. В тишине я почти слышала легкое потрескивание.

Когда я вновь открыла глаза, пейзаж не изменился. Все выглядело безжизненным и пустым, как чистый лист бумаги. Белые пески – одна из тех пустынь, которые рисуют малыши: уходящие вдаль дюны похожи на ничем не примечательные горбы. После похода с папой поросшая кустарником Калифорния стали казаться мне какой-то неправильной.

Возле шоссе дюны были низкими, но после получаса ходьбы выросли настолько, что я карабкалась туда на четвереньках, вызывая при каждом шаге маленькие оползни.

Вскоре я забралась на вершину. Теперь передо мной расстилалась пустыня, подобная складкам на гигантской белоснежной простыне. На посветлевшем небе осталось всего несколько звезд, и на горизонте занималась заря. Внизу к глыбам бетона были прикручены металлические столики для пикника. Над ними возвышались двенадцатиметровые шесты с пластиковыми флажками на концах.

Я запомнила эти флагштоки еще по нашему походу. Они предназначались для того, чтобы помочь участникам пикника найти дорогу. Пески – такие безликие, что можно потеряться в сотне метров от своей компании и забрести далеко-далеко, думая, что твой столик находится вон там, за дюной, или, может быть, за следующей…

Мне стало любопытно, есть ли здесь призраки заплутавших туристов.

И вдруг я почувствовала, как энергия, которая меня разбудила, забурлила. Покалывание на губах и жар в венах усилились, и я вспомнила кое-что из сказанного Ямараджи… «Верить – опасно».

Но передо мной не стоял выбор – верить или не верить. Я не собиралась забывать случившееся в Далласе. Мне довелось лично увидеть то, из-за чего испокон веков спорят философы: смерть еще не конец. Я не знала, радоваться мне или огорчаться, но сейчас проблемы метафизики затмевал простой вопрос:

«Удастся ли мне это повторить?»

Причина заключалась не только в том, что путешествие в страну мертвецов представлялось мне чем-то удивительным, а в том, что Ямараджа бросил мне вызов, когда обещал прийти, если я позову.

Верила ли я в него достаточно, чтобы увидеть его снова? Оказался ли для меня реальностью загробный мир?

Я стояла на самой высокой дюне в пределах видимости и старалась успокоить дыхание. Зажмурившись, я сконцентрировалась на ледяном осколке, поселившемся внутри меня, – на своем сувенире с другой стороны.

Существовало ли заклинание, способное перенести меня между мирами? Я начала с того, что казалось очевидным…

– Я мертва. – Стоило мне произнести эту фразу, меня пробрала дрожь, но когда я опять открыла глаза, пустыня выглядела по-прежнему. Естественно, я не лежала в луже собственной крови, надо мной не свистели пули, да и паники не было. Вдобавок на мне была надета футболка с изображением плюшевого мишки, держащего коробку шоколада. (Ничего не попишешь, таков больничный магазин подарков.)

Я закрыла глаза, разрешая себе вспомнить подробности, от которых в течение последних двух дней постоянно стремилась отгородиться… страх, спасение бегством, поскрипывание теннисных туфель по плиточному полу. Неожиданно, откуда ни возьмись, ноздри обожгло пороховым дымом, и тело завибрировало от озноба. Сердце забилось сильнее, но я заставляла себя дышать медленно.