Александр Бушков - Другая улица

Прикидываю, не паникуя. А вдруг оно мне лодку перевернет? Вдруг оно такое, что у него это получится? Даст в борт – и кувырк… До берега – метров сто, вода спокойная. В принципе, ничего страшного, я ж волгарь, сапоги скину быстро, в одежде доплыву, как нечего делать… если оно мне по дороге чего-нибудь такого не устроит, а что оно может и на что способно, поди угадай.

Одно время даже выстрелить потянуло по ближайшему: кобура при мне, запасная обойма в кармашке, расстояние плевое. Но опять-таки прикидываю я: а что в ответ получишь?

Не помню точно, сколько это продолжалось. Так прикидываю, не так уж и долго, несколько минут, я ж не засекал время, когда они появились…

В конце концов отплыли они от меня, снова выстроились в аккуратную вереницу. Нелепая мысль, но такое впечатление, что им надоело. И пошли против течения в том же направлении с той же примерно скоростью. А меня что-то холодок пробирает, хотя солнце уже высоко и шинель на мне.

Одним словом, взялся я за весла и стал, не раздумывая, выгребать к берегу. Что-то не хотелось мне тут больше оставаться, хоть убей – на реке, где шляются такие вот непонятные диковины. Непонятность эта больше всего и удивляла, да что уж там – пугала. Конечно, на реке бывает… что-то такое, что не вписывается в исторический материализм, понимаете? Сам я ни до войны, ни после на Волге ни с чем этаким не сталкивался, но старики, да и народ помоложе, рассказывали всякое, и загвоздка в том, что частенько рассказывали люди, вовсе не склонные сочинять сказки и разыгрывать своих. Я не хочу сказать, что верил им стопроцентно, но в жизни всякое бывает…

Пан Ковалик, понятное дело, удивился страшно, увидев, как я причаливаю без единой рыбешки. Я ему описал, что и как. И знаете, полное впечатление, что он сам удивился не на шутку, чешет в затылке, клянется и божится, что первый раз о такой диковине слышит.

Пошли мы с ним в корчму, к пану Гарраху. Тот по-русски говорил очень даже прилично: в плен сдался еще в четырнадцатом году, восемь лет у нас прожил, так что выучился на совесть. Говорил, что в Красной Армии воевал. Может, и не врал, были такие, точно известно.

Там еще несколько человек сидело. Взялись они толковать все вместе – плечами пожимают, руками разводят. Ну не бывало такого, дружно уперлись, в наших местах, да и в других про такое не слышали. Я уж рассказал так подробно, как только мог, словно докладывал в штабе дивизии. Качают головами: не бывало… Только один дед – он-то в основном слушал, в болтовню не лез – трубкой попыхтел и говорит что-то вроде: хоть сто лет на реке проживи, а до конца ее не узнаешь. Очень верно, по-моему, сказал.

Ну что? Рыбку-то я там половил от души – но исключительно с берега. Как-то мне решительно не хотелось выплывать на быстрины после этакой встречи. Терпеть не могу непонятного. И ни разу больше не видел этих странных омутков. А если местные и видели, то никто мне об этом не рассказывал. И вот еще такое впечатление… Будто они какое-то время после того на реке малость осторожничали, что ли. Пан Ковалик дня через два уплыл куда-то на часок с местным попом – и вот рубите мне голову, на то самое свое облюбованное местечко. И видно, что не рыбку ловить. Ну, это уже их дела, они там религиозные были весьма…

Что это такое было, я не пойму до сих пор. А объяснить, сами понимаете, некому…

Вот бывают же такие случаи! С одной стороны, и жутковато оказалось, а с другой – будто бы и смешно как-то. Не черт с рогами, ничего такого.

Ладно, будем по порядку. Послали меня с пакетом в штаб полка. Дело знакомое и обыкновенное: никто, наверное, на войне не пишет начальству столько бумаг, как саперы. Очень многие свои действия, наподобие минных постановок или инженерной разведки, отписывают подробнейшим образом. Иные нас даже «писарчуками» дразнили – ну, не понимали специфики службы, обормоты…

В тех местах мы стояли не первый день, малость освоились и изучили местность. Можно было пуститься по дороге – ну, собственно, никакая это была не дорога, просто накатанный большак. Там и на попутку можно подсесть. Но это еще как получится, бабка надвое сказала. Не случится попутки, придется шлепать пешедралом все пять километров с лишним. В штаб полка ездят в основном офицеры, а к ним проситься как-то против субординации.

А вот если напрямик лесочком, получится едва ли не наполовину короче. Опасаться тем более нечего: немцы откатились далеко, просто отошли, наши не вели боев на окружение, так что совершенно не было риска напороться на ихних или власовских окруженцев. Это чуть попозже, в Белоруссии, ситуация была совсем другая, а тогда все оказалось просто: либо наши, либо безлюдье.

Вот я, недолго думая, и двинул пешочком, по азимуту. Заблудиться не боялся – не такая уж чащоба, да и я, сержант бравый, не из вчерашнего пополнения, кое-что повидали. Отметился по компасу, прикинул все как следует, скомандовал сам себе: «Шагом марш!» – молодой был, веселый – и двинулся в путь. Многие не любили шлепать посыльными, а у меня обстояло наоборот: у меня на штабной кухне имелся землячок, хороший парень. Так что заранее известно: и наложит мне миску с верхом чего-нибудь из офицерского котла, и стопарик нальет. На войне такое вот землячество – великая вещь.

Так что воинское подразделение в составе меня, бравого сержанта, в направлении штаба двигалось скорым шагом, с большим энтузиазмом. Я в лесу не первый раз, а потому главное было – поглядывать, чтобы не забирать влево. В лесу человек, знаете, как-то неосознанно левой ногой шагает размашистее… Знаете? Ну вот, чего объяснять. Держи маршрут в голове, сверяйся даже не по компасу, а по солнышку – не салажня, чтобы на компас через каждые пять шагов смотреть – и шагай, дымя трофейной сигареткой. Противника не предвидится, серьезного зверья тут не водится, да и окажись какой медведь, я ему враз объясню, что выглядит он жалко и неубедительно против бравого сержанта с автоматом на плече и даже при лимоночке в кармане. А впрочем, зверье там, где и было, позабивалось подальше в чащобы от всей этой напасти. Человек – существо разумное, но и ему на войне ох как неприятно, а уж зверь и вовсе ополоумеет…

Когда началось, отшагал я, по моим прикидкам, с километр. Привалов никаких не делал по причине невеликости марш-броска, только однажды напился у ручья да остановился потом проделать совершенно обратное действие. Лес там был – почти исключительно березняк, птахи орут, солнышко светит, шагай себе, гадая, чем в этот раз земляк облагодетельствует, а уж он меня так просто не отпустит, мы ж не просто оба рязанские, а из соседних сел, с детства знались. Однажды здорово из-за девчонки подрались, ну так теперь, на войне, и этот факт вспоминался, говоря по-книжному, с умилением. Как событие из довоенной мирной жизни. А к тому же с Наткой ни у меня, ни у него не сладилось, после школы укатила в город…