Александр Бушков - Другая улица

И вот как-то так в один момент – опа…

Иду я и соображаю вдруг, что замечаю краем глаза, справа, не в таком уж отдалении, движение чего-то немаленького – ну аккурат в том же направлении, можно даже сказать, бок о бок со мной, будь расстояние поменьше…

Шагаю, не останавливаясь, присмотрелся. Березняк чистый, кустарника не особенно много, и отлично я вижу, что меж стволов движется – ну, стервь, буквально, можно сказать, со мной в ногу! – никакой не медведь и уж тем более не немец-окруженец, а знаете ли, свинья. Ну точно, свинья. Натуральная хавронья. Уж мне-то, деревенскому, хавронью с полувзгляда не опознать стыдно получится.

По первости я и думать не стал и особо приглядываться, шагаю себе дальше. Потом любопытно стало: откуда она тут взялась, такая прыткая? Деревень в особенной близости не имелось, да и там, где были, немец, зараза, успел все под метелку подчистить, любил он это дело, и понять его, что уж там, можно: жареная свининка – вещь недурная. Ну а где что осталось… Между нами говоря, воин-освободитель тоже порой не без греха, если подальше от зоркого глаза отца-командира. Ну, мы, правда, старались живность выменять на что-нибудь полезное в деревенской жизни – не немцы, чай, чтобы автомат под нос совать и отбирать силком.

Метров до нее этак пятьдесят, и вижу я, что она не дикая – здесь их нет, да и выглядят по-другому, приходилось видеть, – а самая что ни на есть натуральная домашняя. Только худющая, как смертный грех, семенит как-то странно. Может, в свое время не захотела на сковородку к немецко-фашистскому оккупанту, сбежала в лес да и прижилась? Свинья в лесу, если не зима, худо-бедно найдет чем подкормиться.

И подумал я не без сожаления: «Что б тебе, тетка хавронья, мне не попасться на обратном пути, на этом самом месте, в километре с лишком от расположения? Я б тебя, уж прости за прямоту, положил бы из автомата, глазом не моргнув. Потому как я человек, а ты свинья и такая уж у тебя судьба, тетка, – в конце концов у человека на столе оказываться. Худющая, правда, ну да на войне особо не привередничаешь, всяко хватило бы, чтобы супец сварганить на весь взвод…»

Посожалевши мысленно, что не получилось именно так, пошел я дальше. И бац! Что-то не то. Режьте меня, не то!

А вот оно что не то… Семенила эта хавронья от меня метрах примерно в пятидесяти, вот только что. И вдруг – вдруг! – смотрю я, а меж нами уж метров пятнадцать, не более. Понимаете? Вот только что она – далеко, и вдруг – хлоп! – почти рядом. Неправильно как-то. Не бывает так. Воля ваша, не бывает. Березнячок негустой, но и не редкий, это с какой же скоростью она в секунду должна была рвануть так, чтобы чуть ли не рядом оказаться?

И вот тут-то у меня… Даже не знаю, как объяснить. Засвербило что-то. Словами не растолкуешь, а что-то тут неправильно. Очень даже неправильно. Не могут так свиньи. Да и не знаю, кто может.

Остановился я, смотрю на нее. И она стоит, на меня пялится. И чем дальше, тем больше свербит во мне что-то, все меньше она мне нравится, тварь такая…

Вообще, свинья как свинья, разве только худющая, поджарая, как собака борзой породы. Пятачок там свинячий, уши висят, хвост крючком, все, как полагается. Перевидал я свиней.

И тем не менее что-то с ней не то. Вот не знаю, как объяснить, но стоит она не по-свинячьи, по-другому как-то стоит, не так, в чем разница, не могу словами выразить. Не так стоит – и все тут! И цвет у нее не обычный свинский. Свиньи, конечно, случаются самой разной масти, но все равно, такой я раньше не видел. Вы опарышей видели, когда они кучей копошатся? Ну вот. Дело не в том, что они черви, а в том, что цвет у них какой-то такой поганенький. Вот соберешься на рыбалку, накопаешь дождевых червей, комком они у тебя в банке ворочаются, но почему-то никакого отвращения не вызывают, хоть и черви. А опарыш… Им брезгуешь. Вот так примерно, если поломать голову да подобрать слова.

Так что цвет у этой хавроньи именно такой вот противный, бледный в легкую желтизну, больше всего смахивающий даже не на кучу опарышей, а на здоровенный гнойный волдырь: вот именно он такой, бело-желтый, противного колера… Так и кажется, ткни эту хавронью посильнее, хоть сапогом, хоть веткой, и из нее гноища брызнет. Неприятно.

И глаза у нее… Будто не обычные свиные буркалы, а что-то другое. Опять-таки не объяснишь словами, но смотрит она мне в самые зрачки неправильно как-то. Будто и не свиные глаза. А чьи – вот так c xoдy и не поймешь.

Стоим мы так друг против друга, в гляделки играем. Таращится, сволочь, исподлобья с таким видом, словно сейчас захохочет – ну вот почему-то такое впечатление.

И вы знаете… Хохот не хохот, но что-то такое не вполне даже и свинское она испускает: этак поскуливает, хлюпает, хныкает. В жизни от свиньи такого не слышал. Другой кто-то вот именно так должен скулить и похныкивать, вот только не пойму кто. И если уж сбиваться на самую дурную фантазию, то можно предположить – не всерьез, а исключительно ради размышления и перебора вариантов! – что этакие звуки можно и от человека услышать…

И вот не по себе мне как-то становится. Белый день, солнышко светит, можно сказать, благолепие – но стоять глаза в глаза с этой рожей, которая и цветом на нормальную свинью не похожа, и звуки издает не свинячьи, мне все более и более не нравится. Есть во всем этом что-то нехорошее.

Замахнулся я на нее и заорал:

– Пшла отсюда, так твою и перетак!

Стоит, сволочь, не шарахается, пасть только открыла с таким видом, будто ухмыляется. «Может, – думаю, – бешеная?» Бешенством может заразиться, кроме человека, любая неразумная тварь, даже мышь. Сам я, кроме бешеных собак, никого другого не видел, но зоотехник твердо говорил – даже мышь…

Еще раз крикнул я на нее, кулаком замахнулся. Стоит, все так же поскуливает-похныкивает. И взяла меня нешуточная злость: «Ну почему я, сапер бравый, следующий с донесением в штаб полка, должен связываться со всякими противными непонятностями наподобие этой вот твари? Да еще при этом чуть ли даже не страх чувствовать?»

«Ну, – сказал я себе, – сама напросилась. Не человек, чай».

И снял автомат с плеча. Сама навязалась…

Нету свиньи! Вот только что была передо мной – и пропала неизвестно куда, пока я ненадолго от нее взгляд отвел… Нету.

Вот тут меня, должен сознаться, жохнуло всерьез. Не то чтобы коленки затряслись или волосы дыбом встали, до такого, слава богу, не дошло, но стало мне очень не по себе. Очень. Ведь не сплю, кошмары не снятся, трезвехонек, и местность самая обыкновенная, и все в точности как четверть часа назад – но вот только что стояла передо мной эта непонятная тварь – и вмиг пропала, будто в воздухе растаяла. Как кино выключили…

Стою, оглядываюсь, стволом вожу туда-сюда – нигде ее не видно, хотя березняк хорошо просматривается. Палец на спусковом крючке аж закаменел. И вроде хихикает кто-то потихоньку и поблизости, только непонятно, в какой стороне.