Карлос Сафон - Марина

— Это у него профессиональное, — сказала Марина. — Уверена, он у тебя попросит прощения.

Я непонимающе посмотрел на них, не имея ни малейшего представления, о чем они говорили.

— Мы о шахматах, — пояснила Марина. — Герман и местный священник уже много лет сражаются на шахматной доске.

— Никогда не играйте в шахматы с иезуитами, Оскар. Ладно, мне пора, с вашего разрешения… — сказал Герман, поднимаясь.

— Нам будет вас не хватать. Удачи.

Герман взял пальто, шляпу и деревянную трость и направился навстречу шахматисту-иезуиту. Как только он ушел, Марина принесла из сада мою одежду.

— Мне очень жаль, но Кафка успел здесь поспать.

Одежда высохла, но характерный запах кошки не исчезнет и после пятидесяти стирок.

— Сегодня утром, перед завтраком, я позвонила в полицейское управление из бара на площади. Этот инспектор Флориан сейчас в отставке, живет в Вайвидрере. Телефона его у меня нет, а вот адрес дали.

— Буду готов через минуту.

Фуникулерная станция Вальвидреры находилась в нескольких шагах от дома Марины. Через десять минут мы пришли туда и купили билеты. С перрона, стоя у подножья горы, мы видели, как квартал Вайвидреры балконом возвышался над остальным городом. Казалось, дома были завешены тенями на невидимых нитях. Мы сели в конце вагона, и фуникулер начал свое плавное восхождение. Барселона простиралась под нашими ногами.

— Должно быть, хорошая работа, — сказал я. — Быть кондуктором на фуникулере. Они же как небесные лифтеры.

Марина со скепсисом посмотрела на меня.

— Что я не так сказал? — спросил я.

— Ничего. Если это предел твоих мечтаний. Не у всех людей все так просто как у тебя. Марина Блау, Нобелевский лауреат в области литературы и хранительница коллекции ночных сорочек династии Бурбонов.

Марина вдруг так посерьезнела, что я не стал шутить в ответ.

— Дело в том, что тот, кто не знает своего направления, не придет вообще никуда, — наконец, сказала она.

Я показал ей билет.

— Я знаю, куда направляюсь.

Она отвела взгляд. Несколько минут мы поднимались молча.

Вдалеке виднелся силуэт моего интерната.

— Архитектура, — прошептал я.

— Что?

— Хочу стать архитектором. Вот предел моих мечтаний. Я никому этого не говорил.

Наконец, она улыбнулась. Фуникулер достиг вершины горы и загрохотал как старая стиральная машинка.

— А мне всегда хотелось иметь собственный собор, — сказала Марина. — Предложения будут?

— Готический собор. Дай мне немного времени, и я его тебе построю.

Солнце осветило ее лицо и глаза, устремленные на меня, заблестели.

— Обещаешь? — спросила она, протягивая мне руку ладонью вверх.

Я пожал ей руку. — Обещаю.

По адресу, который дали Марине, практически на краю пропасти располагался старый дом. На территории буйствовали заросли сада. Ржавый почтовый ящик выглядел там как осколок давно минувшей индустриальной эпохи. Мы пробрались к двери. Рядом с ней стояли ящики с перевязанными бечевками кипами старых газет. Штукатурка фасада походила на старую кожу, испорченную ветром и влагой. Инспектор Флориан явно не тратился на поддержание презентабельного вида своего жилища.

— Вот тут как раз нужен архитектор, — сказала Марина.

— Или пара шашек динамита…

Я постучал в дверь потихоньку, опасаясь, что сильный стук может обрушить этот дом с края горы.

— А может, попробовать позвонить?

Кнопка звонка была сломана, и оттуда торчали провода времен Эдиссона.

— Я туда палец не суну, — ответил я, снова стуча в дверь.

Вдруг дверь на десять сантиметров приоткрылась. Из темноты жилища блеснула дверная цепочка, за которой виднелась пара холодных стальных глаз.

— Кто тут?

— Виктор Флориан?

— Это я. Вопрос был: кто тут?

Голос был властный и нетерпеливый. Глас закона.

— У нас есть информация о Михаиле Кольвенике… — схитрила Марина.

Дверь распахнулась настежь. Виктор Флориан был человеком высоким и мускулистым. Как мне показалось, на нем был тот же костюм, что и в день отставки. Он походил на полковника, у которого не осталось ни полка, ни даже батальона. Во рту у него была зажженная сигарета, а брови были гуще, чем шевелюра большинства людей.

— Что вы знаете о Кольвенике? Вы кто? Кто дал вам адрес?

Флориан не задавал вопросы, он их выпаливал. Он пропустил нас внутрь, опасливо глянув на улицу, будто кто-то мог войти за нами следом. Внутри был буквально рассадник грязи, будто на заброшенном складе. Бумаг там было больше, чем в александрийской библиотеке, но все в полном беспорядке.

— Проходите.

В соседней комнате вся стена была завешана оружием. Револьверы, автоматические пистолеты, маузеры, штыки… В некоторых странах революция начиналась с меньшим арсеналом.

— Пресвятая дева… — пробормотал я.

— Отставить! Здесь не церковь, — отрезал Флориан, закрывая дверь в комнату.

Мы прошли в глубь дома, где находилась маленькая столовая, откуда было видно всю Барселону. Даже уволившись, инспектор нес дозор над всем городом. Он указал нам на дырявый диван. Посреди стола стояла банка консервированной фасоли и бутылка пива. «Вот она — полиция в отставке; могущество на пенсии», подумал я. Флориан уселся на стул напротив и достал из своего хлама часы.

Он резким движением поставил их на стол, циферблатом к нам.

— У вас пятнадцать минут. Если через четверть часа вы не расскажете мне ничего нового, вылетите отсюда.

Рассказ обо всем, что случилось, занял у нас меньше пятнадцати минут. Флориан слушал нас, и постепенно его маска покрывалась трещинами, через которые я видел усталого пожилого человека, прятавшегося в этой дыре со старыми газетами и коллекцией оружия. Выслушав наш рассказ, Флориан взял свою сигарету, внимательно смотрел на нее почти минуту, после чего, наконец, зажег.

А потом, задумчиво глядя на окутанный туманом город внизу, он начал рассказывать.

— В 1945 году я был главой судебной бригады в Барселоне, — начал Флориан. — Я подумывал о переводе в Мадрид, когда мне поручили расследовать дело «Вело Гранелл». Бригада около трех лет занималась делом Михаила Кольвеника, иностранца, который был не особо симпатичен властям… но доказательств не было. Мой предшественник ушел в отставку. «Вело Гранелл» была скрыта за каменной стеной из адвокатов и лабиринтом из финансовых сообществ, покрытых непроглядным мраком тайны. Начальство преподнесло мне это дело как единственную возможность сделать карьеру. «Закрывая такие дела, люди получают кабинет в министерстве, личного шофера и свободный график», — говорили они. Тщеславие часто отупляет…

Флориан выдержал паузу, смакуя свои слова и саркастично улыбаясь самому себе. Он покусывал сигарету, как будто то была соломинка с поля.