Эдгар По - Полное собрание сочинений

Он был великий дух – и он падет.
Он странник был, скиталец, звездочет,
Был созерцатель в грусти неизменной
Всего, что восхищает во вселенной.
И что за диво? если красота
Ему открылась, истинно свята,
Он не молился ничему священней,
Чем красота – в любом из воплощений.
И ночь во мраке Анжело нашла,
Ночь (для него) отчаянья и зла
Нашла его клянущим мирозданье
Словами из земного достоянья.
С возлюбленной сидел он на холме
(Орлиный взор его блуждал во тьме),
Не глядя на любимую, – затем ли,
Что там, внизу, – в слезах – увидел Землю?

«Ианте! Погляди скорей туда,
Где замерцала слабая звезда!
О, свет ее лился совсем иначе
В осенний час – в тот час (мне памятен тот час) –
На Лемносе закат был златовлас
И злато, не жалея, перенес
На шерсть ковров и шелк моих волос,
И на мои ресницы. Свет святой!
Мгновенье счастья перед пустотой!
Цветы… качались… свет… лился… туман…
Я задремал… Саади… Гюлистан
Мне снились… Свет лился… Цветы цвели…
И смерть в тот час взяла меня с земли
И увела, как за руку. Взяла,
Не разбудив, взяла и повела…

Последнее, что помню на земле я, –
Храм Парфенон. Он краше и светлее
Самой земли. Ианте, даже ты
Не воплощаешь столько красоты…
Орлом раскинув крылья, с высоты
Я вниз глядел, на жизнь мою, что ныне
Песчинкою затеряна в пустыне.
Но, пролетая над землей, я зрел,
Что мир земной расцвел – и постарел:
Пустые храмы и пустые грады,
Заброшены поля и вертограды.
И красота, низвергнутая в ад,
Звала меня! Звала меня назад!»

«Мой Анжело! Тебе ль грустить об этом?
Ты избран Богом и обласкан светом,
Ты помещен на высшую звезду,
И я земную деву превзойду!»
«Ианте, слушай! с тех высот, где воздух
Разрежен в расстояниях межзвездных
(То голова кружилась ли?), вдали
Я наблюдал крушение Земли!
Она, морями пламени омыта,
Вдруг сорвалась под вихрями с орбиты
И покатилась – жалкий шар – в хаос.
И я, над океаном зыбких грез,
Я не летел, а падал, и светило –
В глубокой бездне красное светило –
Твоя звезда! Твой огненный Дедал!
Я наземь пал – и сам он упадал,
Всемирных страхов жуткое исчадье,
На Землю, что молила о пощаде».

«Да, мой любимый, мы летели – к Ней!
Вниз, вверх, вокруг, под иглами огней,
Как светлячки, – не ведая, доколе
Светиться по владычицыной воле.
Владычица ль, Господь ли судит нас –
Не нам с тобой постигнуть их наказ;
Одно я разумею, Землю вашу
Теперь увидев, – нету в мире краше!
Сперва не знала я, куда наш путь,
Она, звезда-малютка, лишь чуть-чуть
Мерцала в полупризрачном тумане,
Но чем быстрей, чем ближе – тем сиянье
Ее сильней – и застит небеса!
Уже я предвкушала чудеса,
Бессмертье открывала в человеке.
Но свет померк – и там и тут – навеки!»
Так, за речами, время проходило.
Ночь длилась, длилась… и не проходила…
Поникли. Догадались: не простит
Господь того, кто на небе грустит.

Элизабет, не мучь меня напрасно:
Любовь мою ты гонишь слишком страстно,
Играя роль Ксантиппы по примеру.
Забытой поэтессы, злой не в меру.
Ах, не смотри так нежно, так влюбленно! –
Боюсь я участи Эндимиона:
Его Селена от любви лечила
Так пылко, что от жизни отлучила.

Элизабет, коль первым имя это,
Листая твой альбом, увидят там,
Иной педант начнет корить поэта
За сочиненье вирш по пустякам.

А зря!.. Хотя и фокус строки эти,
Бранить меня за них причины нет:
Едва ли был когда-нибудь на свете
Таких забав не любящий поэт.

Размером трудным мысли излагает
Художник не по прихоти своей –
Ему игра созвучий помогает
Раскрыть себя в творении полней.

Раз у него есть дар, его работа
Известным с детства правилом жива:
«Не может в стих облечься то, чего ты
Глубоко в сердце не обрел сперва ».

Елена, красота твоя
Мне – словно парус морякам,
Скитальцам, древним, как земля,
Ведущим корабли в Пергам,
К фригийским берегам.

Как зов Наяд мне голос твой
Звучит за ропотом глухим
Морей, ведя меня домой,
К сиянью Греции святой
И славе, чье имя – Рим.

В алмазной раме у окна
Вот ты стоишь, стройна, как взмах
Крыла, с лампадою в руках –
Психея! – не оставь меня
В заветных снах!

Как реквием читать, – о смех! –
Как петь нам гимн святой!
Той, что была прекрасней всех
И самой молодой!

Друзья глядят, как на мечту,
В гробу на лик святой,
И шепчут: «О! Как красоту
Бесчестить нам слезой?»

Они любили прелесть в ней,
Но гордость кляли вслух.
Настала смерть. Они сильней
Любить посмели вдруг.

Мне говорят (а между тем
Болтает вся семья),
Что голос мой ослаб совсем,
Что петь не должен я,

И что мой голос, полн былым,
Быть должен, в лад скорбей,
Столь горестным, – столь горестным, –
Что тяжко станет ей.

Она пошла за небосклон,
Надежду увела;
Я все ж любовью опьянен
К той, кто моей была!

К той, кто лежит, – прах лучших грез,
Еще прекрасный прах!
Жизнь в золоте ее волос,
Но смерть, но смерть в очах.

Я в гроб стучусь, – упорно бью,
И стуки те звучат
Везде! везде! – и песнь мою
Сопровождают в лад.

В Июне дней ты умерла,
Прекрасной слишком? – Нет!
Не слишком рано ты ушла,
И гимн мой буйно спет.

Не только от земли отторг
Тебя тот край чудес:
Ты видишь больше, чем восторг
Пред тронами небес!

Петь реквием я не хочу
В такую ночь, – о нет!
Но твой полет я облегчу
Пэаном древних лет!