Стивен Кинг - Тот, кто хочет выжить (сборник)

Ничего.

Он уже направился было к телефону звонить доктору Арлиндеру, но вдруг остановился. А что, если он позвонит врачу, а потом выяснится, что бабуля вовсе и не умерла? Нет, надо убедиться окончательно…

Пощупать пульс.

Остановившись в дверях, он с опаской и сомнением взирал на свисающую с кровати руку. Рукав бабулиной ночной рубашки завернулся, и запястье было обнажено. Но что толку? Как-то раз, после визита к врачу, где сестра проверяла его пульс, приложив палец к запястью, Джордж попробовал сделать то же самое дома. Тоже приложил палец, но почему-то ничего не прощупывалось, сколько он ни старался. Судя по тогдашним показателям пальца, его можно было записать в покойники.

Кроме того, ему не слишком хотелось… э-э… прикасаться к бабуле. Пусть даже она и мертвая. Именно потому, что она мертвая!..

Стоя в дверном проеме, Джордж в нерешительности переводил взгляд с неподвижной груди, прикрытой одеялом, на телефонный аппарат на стене с записанным рядом номером доктора Арлиндера. Нет, все же, наверное, надо позвонить. Он позвонит и…

Зеркало!

Ну конечно же, зеркало! Если дохнуть на зеркало, поверхность его замутняется. Как-то раз в кино он видел такое. Врач с помощью зеркала проверял, жив ли лежавший без сознания человек. Рядом с бабулиной комнатой находилась ванная. Джордж бросился туда и схватил лежавшее на полке ручное зеркальце. Оно было двусторонним. С одной стороны отражало нормально, с обратной – с увеличением. Ну, чтоб можно было выдернуть какой-нибудь выросший не на месте волосок и все такое прочее.

Джордж подошел к кровати и поднес зеркальце одной стороной к лицу бабули. Совсем близко, оно почти касалось ее широко разинутого рта. И, держа так, досчитал до шестидесяти, не сводя с бабули настороженного взгляда. Бабуля не шевельнулась, была все так же неподвижна. Он окончательно убедился, что она мертва, даже еще не отняв от рта зеркальца. А когда отнял и взглянул на поверхность, увидел, что она совершенно чиста и ничуть не замутилась.

Бабуля умерла.

И тут Джордж с облегчением и даже некоторым удивлением отметил, что ему жаль бабулю. Может, она и была ведьмой, а может – и нет. Может, только воображала, что была ведьмой. Однако теперь это не важно. Джордж со свойственной лишь взрослым ясностью и отчетливостью вдруг понял, что, когда смотришь в пустое безмолвное лицо смерти, реальность не то чтобы совсем уж не важна, но как-то менее значима. Понял с характерной для взрослых ясностью и принял как данность, что тоже свойственно взрослым. Жизнь прошла и оставила след. И след этот не более значим, чем простой отпечаток ботинка в пыли. Так мыслят и рассуждают взрослые; ребенку же нужно много лет, чтобы понять, осознать, что он сделан, создан, сформирован; что происхождение его – не более чем чистая случайность; что все остальное на свете, кроме этого следа, не более чем прах и тлен. Прах с дымным привкусом пороховой гари, оставшимся от сгоревших в секундной вспышке прожитых лет.

Он отнес зеркальце обратно в ванную, затем снова прошел через комнату бабули, мельком покосившись на лежавшее на кровати тело. Заходящее солнце окрасило мертвое лицо в какие-то варварские оранжево-желтые оттенки, и Джордж тут же отвернулся.

Войдя в кухню, он прямиком направился к телефону. Он твердо вознамерился сделать все как положено и наилучшим в подобной ситуации образом. Мысленно он уже ощущал некое свое превосходство над Бадди. Пусть только тот попробует начать дразнить его слабаком или слюнтяем, он тут же скажет: «Между прочим, я был в доме один, когда умерла бабуля. И все сделал правильно».

Так, первое – это позвонить доктору Арлиндеру. Позвонить и сказать: «Моя бабушка умерла». Нет. «Моя бабушка только что умерла. Скажите, что я теперь должен делать? Прикрыть ее чем-нибудь или что?!»

Нет, не годится.

Кажется, моя бабушка только что умерла…

Да, вот так уже лучше. Потому что никто все равно не поверит, что маленький мальчик может знать что-то наверняка. Куда лучше.

Или же так:

Я почти уверен, что бабушка только что умерла…

Вот оно! Конечно. Так лучше всего!

А потом рассказать про зеркальце и про «агонию», и все прочее. И мистер Арлиндер тут же примчится и, когда будет осматривать бабулю, скажет: «Объявляю тебя мертвой, бабуля!» А потом скажет уже Джорджу: «Ты действовал необыкновенно хладнокровно в этой экстремальной ситуации, сынок. Позволь тебя поздравить». И Джордж ответит ему… нечто подобающее случаю и со всей подобающей мальчику скромностью.

Джордж взглянул на записанный на дощечке телефон и, прежде чем снять трубку, сделал несколько глубоких вдохов и выдохов. Сердце билось быстро, но болезненный ком в горле рассосался. Бабуля умерла. Худшее, что могло случиться, случилось, и в конечном счете – это куда лучше, чем слышать, как она завывает, требуя, чтоб мама принесла ей чаю.

В трубке была тишина.

Он вслушался в эту тишину, рот уже приготовился произнести: «Извините, миссис Додд, но это Джордж Брукнер, и я должен срочно позвонить врачу по поводу моей бабушки…» Но никаких голосов или других звуков в трубке слышно не было. Мертвая тишина. Такая же мертвая, как тело… там, в постели…

Бабуля…

…она…

(о да, она)

Бабуля лежит смирно.

По коже снова пробежали мурашки, в горле защипало. Он не сводил глаз с чайника на плите и чашки на буфете, в которой лежал пакетик травяного чая. Не пить больше чая его бабуле. Никогда.

(лежит себе так тихо)

Джордж содрогнулся.

Он нажал на рычаг. Выждал секунду, но телефон по-прежнему молчал. Мертвая тишина, мертвая, как…

Он с грохотом бросил трубку на рычаг, и в аппарате что-то слабо звякнуло, затем торопливо схватил ее и поднес к уху – проверить, не свершилось ли чудо, не заработал ли он. Ничего. Все та же тишина, и он снова, на сей раз медленно, опустил трубку.

Сердце колотилось как бешеное.

Я в доме один. Один с мертвым телом.

Он не спеша прошелся по кухне, с минуту постоял у стола, затем включил свет. В доме стало темно. Скоро солнце совсем зайдет и наступит ночь.

Погоди. Не дергайся. Ничего тебе делать не надо. Надо только дождаться маму. Она уже скоро приедет. Да, просто ждать, это самое лучшее! И ничего, что телефон отключился. В таком случае даже лучше, что она умерла, потому что иначе бы у нее начался «приступ»! Пошла бы пена изо рта, она свалилась бы с постели, и тогда…

Вот это было бы по-настоящему страшно. Слава Богу, он избавлен от этого кошмара.

Как, к примеру, сидеть в темноте, знать, что ты совершенно один, и думать о том, что она еще жива… Видеть причудливую пляску теней на стене и думать о смерти, думать о мертвых, обо всех этих вещах, о том, как они будут вонять и как станут приближаться к тебе в темноте… Только подумай, подумай, подумай о червях, которые станут шевелиться в плоти, зарываться в нее все глубже; о глазах, которые вдруг заворочаются во мраке… Да! Одного этого достаточно! Глаза, которые ворочаются и двигаются во мраке… и еще – скрип половицы. Это когда кто-то (или что-то) будет приближаться к тебе по комнате, переступая через зигзагообразные полоски тени и света, падающего из окна. Да…

Читать дальше