Энн Райс - Вампир Арман

– Ты видел иллюзию, – доброжелательно сказал Луи.

– Нет, я видел силу, – ответил я. Через мгновение я сам усомнился в себе. Длинные коридоры истории вились как назад, так и вперед, я увидел, как бросаюсь в темноту с одной-единственной свечой в поисках написанных мной икон. И вся тривиальность, вся ее безнадежность сразила мою душу.

Я осознал, что напугал Сибель и Бенджика. Они не сводили с меня глаз.

Я обнял их обоих и притянул к себе. Перед тем, как прийти сюда, я поохотился, чтобы набраться побольше сил, и знал, что у меня приятно теплая кожа. Я поцеловал Сибель в бледные розовые губы и поцеловал Бенджика в голову.

– Арман, ты меня бесишь, правда, бесишь, – сказал Бенджи. – Ты никогда мне не говорил, что поверил в это покрывало.

– А ты, маленький мужчина, – сказал я приглушенным голосом, чтобы не устраивать спектаклю на публике. – Ты сам не заходил в собор, когда его там выставляли?

– Заходил, и скажу тебе то же, что и прекрасная леди. – Он, разумеется, пожал плечами. – Он никогда не был моим богом.

– Смотрите, рыщут, – тихо сказал Луи. Он исхудал и слегка вздрагивал.

Он пренебрег своим голодом, чтобы прийти и занять свою вахту. – Лучше я вышвырну их отсюда, Пандора, – продолжил он голосом, неспособным вселить страх даже в самую робкую душу.

– Пусть увидят то, зачем пришли, – хладнокровно, едва слышно ответила она. – Возможно, им не долго придется радоваться своему удовлетворению. Они осложняют нам жизнь, они нас позорят, они не приносят пользы никому, ни живым, ни мертвым.

Прелестная угроза, подумал я. Я надеялся, что она смела с лица земли немало им подобных, но, конечно, понимал, что многие Дети Тысячелетий считают то же самое и обо мне. Что же я за наглое существо – привести сюда посмотреть на моего друга, лежащего на полу, без какого бы то ни было разрешения, своих детей.

– Оба они среди нас в безопасности, – сказала Пандора, видимо, читая мои беспокойные мысли. – Ты же понимаешь, что они рады тебя видеть, и молодые, и старые. – Она обвела жестом всю комнату. – Некоторые не хотят выходить на свет, но они тебя знают. Они не хотели, чтобы ты погиб.

– Нет, никто не хотел, – довольно эмоционально сказал Луи. – И ты вернулся, как во сне. У нас были подозрения, некоторые шептали, что тебя видели в Нью-Йорке, красивого и полного жизни, как раньше. Но я не мог поверить, не убедившись своими глазами.

Я кивнул в знак признательности за его добрые слова. Но думал я о покрывале. Я еще раз посмотрел на резное изображение Христа на дереве, а потом опустил взгляд на спящую фигуру Лестата.

Только тогда вышел Мариус. Он дрожал.

– Живой, не обожженный, – прошептал он. – Сын мой.

Его плечи скрывал старый, жалкий, поношенный серый плащ, но в тот момент я не обратил внимания. Он сразу же обнял меня, заставив тем самым моих детей отойти. Однако далеко они не ушли. Думаю, они успокоились, увидев, что я обхватил его обеими руками и несколько раз поцеловал в лицо и в губы, по многолетней привычке. Потрясающий, исполненный мягкой любви.

– Я присмотри за этими смертными, если ты решился попробовать, – сказал он. Он прочел весь сценарий в моем сердце. Он понял, что у меня нет выбора. – Как мне тебя отговорить? – спросил он.

Я только покачал головой. От спешки и предвкушения я даже не мог ответить иначе. Я предоставил Бенджика и Сибель его заботам.

Я приблизился к Лестату и прошел прямо к нему, то есть, я стоял слева от него, он лежал от меня справа. Я быстро опустился, удивившись, что мрамор такой холодный, забыв, полагаю, как здесь сыро, в Новом Орлеане, как незаметно подкрадывается озноб.

Я оперся обеими руками об пол и посмотрел на него. Он лежал спокойно, неподвижно, оба глаза одинаково ясные, словно ни один из них никогда и не вырывали. Он смотрел, как говорится, сквозь меня, вперед, куда-то дальше, выглядывая из разума, на вид пустого, как мертвый кокон.

Его всклокоченные волосы запылились. Даже его холодная, злобная мать не причешет их, предположил я, от чего пришел в ярость, но со вспышкой ледяных эмоций она прошипела:

– Он никого к себе не подпускает, Арман. – Эхо разнесло ее далекий голос по пустой молельне. – Попробуй, сам узнаешь.

Я поднял голову. Она сидела, прислонившись к стене, небрежно обхватив руками колени. Она была в привычной прочной, выцветшей одежде цвета хаки, в узких брюках и в своей более или менее прославленной британской куртке для сафари, в пятнах, оставленных дикой природой, ее светлые волосы, такие же яркие и золотистые, как у него, заплетенной косой лежали на спине.

Внезапно она сердито поднялась и направилась ко мне, резко и непочтительно топая по полу простыми кожаными сапогами.

– С чего ты взял, будто духи, которых он видел – боги? – вопросила она. – С чего ты взял, будто выходки этих возвышенных существ, играющих с нами, стоят больше, чем детские проказы, а мы, от мала до велика – не просто звери, бродящие под земле? – Она остановилась в нескольких футах от него. Она скрестила руки. – Он ввел что-то или кого-то в искушение. Эта сущность не смогла перед ним устоять. И к чему это свелось? Говори. Ты должен знать.

– Я не знаю, – тихо ответил я. – Хоть бы ты оставила меня в покое.

– Не знаешь, разве? Так я тебе скажу, к чему это свелось. Молодая женщина по имени Дора, духовный, как говорится, лидер, проповедовавшая добро, проистекающее из ухода за слабыми и страждущими, сбилась с пути! Вот к чему все свелось – ее проповеди, основанные на благотворительности, спетые на новый лад, дабы к ним прислушались, испарились благодаря кровавому лицу кровавого бога.

Мои глаза наполнились слезами. Мне было противно, что она все так ясно увидела, но я не мог ей ответить и не мог ее заткнуть. Я поднялся на ноги.

– Они слетелись обратно в соборы, – презрительно продолжала она, – целыми кучами, вернулись к архаичной, смехотворной и абсолютно бесполезной теологии, которую ты, похоже, просто забыл.

– Я достаточно хорошо с ней знаком, – тихо сказал я. – Ты меня замучила. Что я тебе сделал? Я встал рядом с ним на колени, только и всего.

– Да, но ты хочешь большего, и твои слезы меня оскорбляют, – сказала она. Я услышал, как кто-то обратился к ней из-за моей спины, по-моему, Пандора, но я точно не знал. Внезапно во вспышке мимолетного прозрения я понял, скольких здесь развлекают мои речи, но мне было все равно.

– Чего ты ждешь, Арман? – безжалостно и коварно спросила она. Ее узкое овальное лицо было так на него похоже – и так отличалось! Он никогда не расставался до такой степени с чувством, никогда не испытывал такого абстрактного гнева, как она. – Думаешь, ты увидишь то же, что и он, или же надеешься, что кровь Христова ждет, пока ты насладишься ее вкусом? Процитировать тебе катехизис?