Энн Райс - Вампир Арман

Господин же отвечал, что он понимает.

– Ты родился в темной, мрачной земле, – сказал он. – Жаль, что я не могу забрать тебя на двести лет назад, в эпоху, когда Батый, сын Чингиз-хана, еще не разграбил великолепный русский город Киев, во времена, когда купола Софийского собора действительно были золотыми, а люди славились своим мастерством и были полны надежды.

– Я до тошноты наслушался о былом великолепии, – тихо сказал я, не желая его разозлить. – В детстве меня напичкали сказками о старых временах. Дрожа у огня в жалкой деревянной избе, где мы жили, на расстоянии нескольких ярдов от обледенелой реки, я без конца слушал эту чушь. У нас в доме жили крысы. В нем не было ничего красивого, кроме икон и песен моего отца. Там были сплошные лишения, причем, как тебе известно, мы говорим о громадной стране. Невозможно представить себе ее масштабы, если не побывать там, если не путешествовать, как мы с отцом, в промерзшие северные московские леса, или в Новгород, или на восток, в Краков. – Я замолчал. – Не хочу думать о тех временах и о тех местах, – сказал я. – В Италии и помыслить невозможно, как люди выживают в подобных местах.

– Амадео, эволюция права, форм правления происходит в каждой стране и у каждого народа по-своему. Я уже давно рассказал тебе, что выбрал Венецию, поскольку это великая Республика, поскольку ее население прочно связано с родной землей благодаря тому, что оно состоит в основном из купцов и занимается торговлей. Я люблю Флоренцию, поскольку ее великая семья, Медичи – банкиры, а не праздные титулованные аристократы, которые презирают любой труд во имя того, что, как они считают, было дано им Богом. Великие города Италии создавались людьми работающими, людьми творческими, людьми деятельными, благодаря чему здесь существует большее сочувствие ко всем системам и бесконечно большие возможности для мужчин и женщин во всех жизненных сферах.

Этот разговор меня обескуражил. Какая разница?

– Амадео, мир теперь принадлежит тебе, – сказал господин. – Ты должен рассматривать более масштабные исторические циклы. Состояние мира со временем начнет тебя удручать, и ты обнаружишь, как обнаруживают все бессмертные, что просто не получится изолировать свое сердце, особенно у тебя.

– Почему бы это? – несколько резко спросил я. – Я думаю, что смогу закрыть глаза. Что мне за дело, банкир человек или купец? Какая мне разница, строит ли город, где я живу, собственный торговый флот? Господин, я могу целую вечность смотреть на картины в этом палаццо. Я еще даже не увидел всех деталей на «Шествии волхвов», а здесь еще столько всего другого! А все остальные картины в этом городе?

Он покачал головой.

– Изучение живописи приведет тебя к изучению человечества, а изучение человечества заставит тебя либо скорбеть, либо прославлять состояние человеческого мира.

Я в это не верил, но изменить расписание мне не позволили. Я учился, как мне велели.

Далее, мой господин обладал многими дарами, которых я не имел, но он сказал, что они разовьются со временем. Он мог разжечь огонь силой мысли, но только при оптимальных условиях – то есть, он мог воспламенить уже просмоленный факел. Он мог без усилий забраться на здание, лишь несколько раз быстро цепляясь руками за подоконники, подталкивая себя наверх стремительными грациозными движениями, и мог заплыть на любые морские глубины.

Естественно, его вампирское зрение и слух были гораздо острее и сильнее моих, и в то время как голоса вторгались в мою жизнь, он умел намеренно изгонять их. Этому мне следовало учиться, и я над этим отчаянно трудился, поскольку временами мне казалось, что вся Венеция состоит из сплошной какофонии голосов и молитв.

Но величайшим его умением, которым не обладал я, была способность подниматься в воздух и на огромной скорости преодолевать огромные расстояния. Ее он демонстрировал мне много раз, но практически всегда, поднимая меня и унося с собой, он заставлял меня закрыть лицо и силой опускал мою голову, чтобы я не видел, куда мы направляемся и каким образом.

Почему он так скрытен относительно этой способности, я понять не мог. Наконец, как-то ночью, когда он отказался перенести нас как по волшебству на остров Лидо, чтобы посмотреть ночную церемонию с фейерверками и освещенными факелами кораблями, я настоял, чтобы он ответил на мой вопрос.

– Это пугающая сила, – прохладно сказал он. – Отрываться от земли страшно. На раннем этапе не обходится без ошибок и катастроф. С приобретением мастерства, гладкий подъем в верхние слои атмосферы, не только тело, но и душу пробирает дрожь. Эта способность не просто противоестественна, она сверхъестественная. – Я видел, что это причиняет ему страдания. Он покачал головой. – Это единственный талант, который кажется абсолютно нечеловеческим. Я не могу научиться у смертных, как его лучше использовать. Во всех других отношениях мои учителя – люди. Моя школа – человеческое сердце. Здесь же все иначе. Я становлюсь магом. Я становлюсь колдуном или ведьмой. Эта сила соблазнительна, можно стать ее рабом.

– Но каким образом? – спросил я.

Он оказался в затруднении. Ему не хотелось даже говорить об этом. Наконец он несколько потерял терпение.

– Когда-нибудь, Амадео, ты меня замучаешь своими вопросами. Ты спрашиваешь, как будто я обязан тебя опекать. Поверь мне, это не так.

– Господин, ты меня создал, ты настаиваешь на моем послушании. Разве я стал бы читать «Историю моих бедствий» Абеляра или труды Дунса Скота из Оксфордского Университета, если бы ты не заставлял? – Я остановился. Я вспомнил своего отца, как я не прекращал осыпать его ядовитыми словами, быстрыми ответами и оскорблениями.

Я был обескуражен.

– Господин, – сказал я. – Просто объясни мне.

Он сделал жест, как бы говоря: «Как же все просто!»

– Хорошо, – продолжил он. – Дело обстоит так. Я могу подняться очень высоко в воздух, я могу двигаться очень быстро. Я не часто могу проникнуть через облака. Зачастую они плывут надо мной. Но я передвигаюсь так быстро, что мир превращается в нечеткое пятно. Приземлившись, я оказываюсь в странных местах. Пойми, несмотря на волшебство, это глубоко неприятная и беспокойная вещь. Иногда я теряюсь, теряю почву под ногами, уверенность в своих целях или воле к жизни, после того, как использую эту силу. Перемещение происходит слишком быстро; может быть, дело в этом. Я никогда никому об этом не говорил, а теперь я говорю об этом с тобой, а ты еще маленький и даже отдаленно этого не понимаешь.

Я и не понимал.

Но очень скоро он сам пожелал, чтобы мы предприняли более длительное путешествие, чем те, что мы совершали раньше. Это было делом нескольких часов, но к моему полному изумлению, между заходом солнца и ранним вечером мы добрались до самой далекой Флоренции.