Роберт Киркман - Ходячие Мертвецы: Восхождение Губернатора

Филип смотрит на него. — Что?

— Старик обернулся, как эти? — Брайан взвешивает каждое слово.

Он знает, что не единственный, кто переживает из-за этого. С тех пор, как Дэвид Чалмерс вернулся из мёртвых и попытался укусить свою старшую дочь, Брайан размышлял об этом феномене и значении произошедшего, и правилах нового дикого мира, и возможном прогнозе для всего человеческого рода.

— Подумай об этом, Филип. Его ведь не укусили. Правильно?

— Нет, не кусали.

— Итак, почему он обернулся?

Мгновение Филип пристально смотрит на Брайана, а затем темнота поглощает их. Город кажется распростёртым в бесконечности, словно пейзаж из снов. Брайан чувствует гусиную кожу на руках, словно выразив в словах и высказав их вслух, он выпустил злорадного джина из бутылки. И они уже никогда не смогут вернуть джина обратно в бутылку.

Филип потягивает своё вино. В темноте его лицо выглядит мрачным и окаменевшим.

— Как же чертовски многого мы не знаем. Возможно, его инфицировали раньше, а может он хлебнул всего этого дерьма сполна, и его организм начал перестраиваться. Старик, в любом случае, был на пути в мир иной.

— Если это правда, тогда мы все…

— Хей, профессор. Дай передышку. Мы все здоровы и планируем такими остаться.

— Я знаю. Я только говорю… возможно, нам надо больше думать о предосторожности.

— Какой предосторожности? Твоя предосторожность прямо здесь. — Он касается своего 22-калиберного Ругера, заложенного за ремень на спине.

— Я говорю о том, чтобы лучше мыться, стерилизовать помещения.

— Чем?

Брайан вздыхает и смотрит на ночное небо, с низким навесом тумана, тёмным, словно чёрная шерсть. Собираются осенние дожди.

— У нас есть вода в туалетах наверху, — произносит он. — Мы достали фильтры и пропан, получили доступ к чистящим средствам, мылу, и к туалетам.

— Мы всегда фильтруем воду, спортсмен.

— Да, но…

— И мы моемся с тем хитрым изобретением, которое нашел Никки.

Так называемым хитрым изобретением был походный душ, устанавливаемый на открытом воздухе, который Ник нашел в отделе спортивных товаров Дилларда

Размером с небольшой холодильник, он был оснащён съёмным пяти-литровым баллоном и душевым шлангом, который работал с помощью насоса на аккумуляторах.

За последние пять дней, все они наслаждались регулярной роскошью быстрого приёма душа, заменяя баллон с водой так часто, как это было возможно.

— Я знаю, знаю… Просто хочу сказать, может быть, лучше сейчас подналечь на гигиену. Вот и всё. Пока мы не узнаем больше.

Филип грозно смотрит на брата: — А что, если больше нечего узнавать?

У Брайана нет ответа.

Единственный ответ исходит от города позади них. Тот напевает мрачные мелодии, злорадно сопровождая их зловонными порывами ветра и тихонько посылает всех на хуй.

Может быть, это гремучая смесь неаппетитных ингредиентов, из которых в тот вечер Эйприл и Пенни сварганили ужин: сочетание консервированной спаржи, тушёнки и измельчённых картофельных чипсов, приготовленных на пропановом пламени — бросила якорь в подложечной области Филипа. Или, возможно, всему виной совокупный эффект стресса, гнева и бессонницы. А может быть повлиял недавний разговор на балконе с братом.

Но независимо от причины, с наступлением ночи, и погружением в напряжённый сон, Филипа Блейка посещает странное кошмарное сновидение. Этот сон посетил его в его новой комнате (бывшая спальня Эйприл видимо когда-то являлась чьим-то домашним офисом — вычищая из комнаты вещи владельца, Филип и Эйприл обнаружили залежи заказников и образцов продукции Mary Kay Cosmetics). Но теперь, лёжа на шикарной двуспальной кровати, приставленной к стене, Филип корчится в полузабытьи, погружаясь и выныривая из лихорадочного шоу ужасов. Такой сон не имеет формы. У него нет начала, середины и конца, он просто бесконечно вращает своё колесо ужасов.

Филип обнаруживает себя в детстве, дома в Вэйнсборо, в ветхом маленьком бунгало на Фаррел-стрит, в дальней спальне, которую он делил с Брайаном. Во сне он не ребенок, он взрослый, но каким-то образом чума прокатилась во времени в семидесятые. Сон невероятно живой, практически трёхмерный. На обоях лилии и постеры с Iron Maiden, посреди комнаты — расцарапанный письменный стол. Брайан где-то дома, он кричит, и Пенни тоже там, в одной из соседних комнат, плачет и зовёт папу. Филип бежит по бесконечному лабиринту коридоров с потрескавшейся штукатуркой. Толпа зомби снаружи ломится в дом. Загороженные окна дрожат. Филип берёт молоток и пытается забить окна гвоздями, но голова молотка падает на пол. Раздаются ломающиеся звуки. Филип видит, что входная дверь трескается, он бросается к ней, и дверная ручка отрывается в его руке. Он ищет оружие в ящиках и шкафах с разрушающейся облицовкой, с потолка облетает штукатурка, его ботинок проваливаются в отверстие в полу. Стены рушатся, линолеум встаёт на дыбы, окна вываливаются из рам, и Филип слышит повторяющийся отчаянный визжащий голосок Пенни, зовущий его: "Папа!"

Скелетообразные руки пробиваются сквозь створки окон, шевеля почерневшими скрюченными пальцами.

— Папочка!

Белоснежные черепа вываливаются на пол, как жуткие перископы.

— Папочка!

Филип безмолвно орёт, и его сон разлетается вдребезги словно стекло.

Филип проснулся, задыхаясь. Подскочил на кровати, заморгал и покосился на бледный лунный свет. Кто-то стоит в ногах его кровати. Нет. Двое людей. Теперь он их увидел — высокую фигуру и маленькую.

— Доброе утро, солнце уже встало, — говорит Эйприл, обнимая за плечо Пенни.

— Иисус! — Филип сидит, прислонившись к спинке кровати, одетый в майку и треники.

— Который сейчас час?

— Похоже, почти полдень.

— Святой Христос, — произносит Филип, сориентировавшись. Всё его мускулистое тело покрыто холодным потом.

Его шея болит, а во рту вкус кошачьего туалета. — Не могу поверить.

— Мы должны показать тебе кое-что, папочка, — говорит маленькая девочка и её большие глаза горят от волнения.

Настолько счастливый вид дочери проходит успокоительной волной облегчения сквозь Филипа и уносит последние остатки сна из его лихорадочного мозга.

Он встаёт и одевается, попросив двух леди немного подождать.

— Дайте мне секунду, чтобы вернуть на место моё лицо, — говорит он хриплым, осипшим от виски ворчанием, приглаживая пальцами сальные волосы

Они ведут его на крышу. Когда они выходят из двери пожарного выхода и погружаются в холодный воздух и свет, Филип запинается от ослепительного блеска. Несмотря на то, что день пасмурный и тёмный, свет заставляет пульсировать глаза Филипа, мучающегося с похмелья. Он искоса смотрит на небо и видит приближающиеся с северной стороны штормовые облака, взвихрённые и взмученные.