Елена Усачева - Дом забытых кошмаров

– Я-то тут при чем? Кажется, ты даешь ребенку деньги на книги и диски! Ты когда-нибудь видел, что она покупает? Взглянул хотя бы на одну обложку! И не надейся увидеть там классику.

– Да у нее хоть что-нибудь тронь! – не сдавался отец. – Вы же вой поднимете!

– Значит, раньше надо было следить! Ты же отец! Где твое влияние?

– Мое влияние? Ты меня близко к Смильке не подпускала!

Смиля осторожно вытащила из маминых рук куртку Матвея и отправилась в ванную. Родители даже не заметили, что ее уже нет рядом.

Надо идти в Дом и забирать лапоток, этих криков Смиля больше не выдержит. Пускай домовой с родителями разбирается, а не устраивает спиритические шоу для Томиловых.

Смиля уперлась взглядом в свое отражение в зеркале. Бледная, исцарапанная, с лохматыми волосами. Все ясно. Ворон выбрал Белобрысую. Янус с Синеглазкой. И только Смиля одна. Как сглазили. Может, и правда в Доме какой клад? Дверь в страну Аистов, где все живут припеваючи.

Аисты… опять эти аисты. Вот ведь птицы счастья.

В груди не хватило воздуха. Смиля пришлепнула губами, захлебываясь, и открыла глаза. Она задремала. Сколько времени-то прошло? Час? Два?

За окном скреблись. На секунду испугалась, но быстро поняла, что звуки слишком уж земные. Призраки, пришедшие убивать, вряд ли так явно давали бы о себе знать. Скорее всего, это какие-то сумасшедшие голуби-полуночники устроили себе пир оборотней на подоконнике. Раннюю свадьбу или поздние поминки…

Смиля встала. Тело болезненно хрустнуло от неудобного сидения в кресле. Так недолго и шею на бок свернуть. От тусклого бра в комнате ночной полумрак, каждый предмет завернут в тень. Некстати стали вспоминаться вчерашние события. Лаума, Жалус, Ворон с сумасшедшими глазами, танец ряски, зеленоволосая водяная девочка. Вдруг показалось, что в комнате она и правда не одна. Булькнули шаги. Вздохнула штора.

– Эй!

Оглянулась на сброшенный на пол плед. Чего она в кресле-то уснула? Сидела, обижалась, до кровати дойти сил не нашла?

Снова зашуршало. Сбежать к родителям? Спрятаться в ванной?

Подошла к окну, с усилием преодолевая сопротивление непонятно откуда взявшейся тревоги.

Это были не голуби, а кошки. Штуки четыре. Пятая все пыталась протиснуться, но валилась на землю. Недовольное мяуканье, шипение, скребки когтей по железу. Пятая взяла подоконник штурмом, с разбегу. При этом с такой силой вмазалась в стекло, что оно обиженно загудело, готовое разбиться. Кошки терлись друг об дружку, струились взад-вперед по гулкому жестяному подоконнику. Лаума стояла в сторонке, под кустом боярышника.

Смиля испуганно потянулась за шторой – отгородиться, спрятаться. Лаума сделала быстрый шаг.

– Он твой? – Ведьма изобразила на лице приветливость.

– Кто?

Вспоминался Никодим. Опрокинутый самосвал. А вдруг что-то случилось? Почему они так сразу ушли? Почему не стали искать? Снова морок?

Чуть не застонала. Точно! Скелет. Отослал ее, чтобы самому вернуться и что-то найти. Его убили!

– Парень, – рубила слова ведьма. – Он отдал тебе свою душу?

– Зачем?

– В знак любви.

Смиля была не уверена, если ли у Скелета душа. Всегда такой равнодушный, такой холодный. Может, он поторопился родиться и ангелы, раздающие души, не успели к его колыбели. Вот и ходит теперь обделенный, мается. Бедненький…

– Хочешь, он никогда от тебя не уйдет, будет вечно твоим рабом?

– Зачем вечно? – пробормотала Смиля, теряясь. На мгновение Лаума показалась жалкой – что она ходит тут, что ищет? – Пускай сам выбирает.

Коты мерзко завыли, заскрипело железо под когтями.

– Души отдаются, передаются, душами расплачиваются за счастье. Влюбленные отдают души любимым. Что хочешь? Богатство? Успех? Вечную молодость? Красоту? Я дам тебе все!

Коты посыпались с подоконника горохом. Лаума подошла вплотную.

– Так делали всегда. За успех платили. А успех может быть только при помощи богов. Надо же чем-то пожертвовать ради грядущей жизни. Это нормально.

Стекло щелкнуло, словно в него попали камешком.

– Не надо ничем жертвовать, – проворчал волосатый человечек.

Он колобком прокатился по подоконнику со стороны комнаты. В душе вспыхнула радость – домовой вернулся, все теперь будет хорошо.

Коты с воем кинулись к своей хозяйке, в момент прыжка превращаясь в звенящие огоньки. Оказавшись на блузке или юбке, огоньки гасли, становясь человечками. Маленькими, юркими. Они прятались за отворотами, залезали за пуговицы, втискивались в тугой пояс. Слово вспомнилось само собой. Альпы. Маленькие вредные существа. Если к ним относиться по-хорошему, то они и по хозяйству могут помочь, и от беды спасти. Но не дай бог разозлить альпа – большего хулигана в жизни не сыщешь. Умеют обращаться в кошку. Хорошеньких себе помощников Лаума нашла.

– Кыш, кыш! – махал руками волосатый человечек. – Нече тут! У! Басурмане.

Лаума потемневшими от ярости глазами следила за перемещением старичка по подоконнику.

– Они будут моими, – медленно произнесла она. – Живыми или мертвыми. Дерево опять зацветет.

– Иди, иди подобру-поздорову, – волосатый сложил ручки на пузике. – Кончилось твое время. Тебе молятся в других домах. Не надо никаких жертв. Пускай все живут.

Лаума усмехнулась.

– Значит, мертвыми.

Смиля мысленно ахнула – таким спокойным, уверенным голосом Лаума это сказала. Ноги подкосились. Вот и поиграли в домостроителей… повелителей миров…

– Почему ты мне не помогаешь? – присела она около подоконника.

– А ты делай что-нибудь, – проворчал старичок. – Как же я могу помогать, когда ты на печи лежишь да о срамном думаешь.

– Что делать? – Смиля пропустила мимо ушей замечание о своих мыслях.

– Как что? – всплеснул руками волосатый. – Драться.

– Да не умею я драться! – выпалила Смиля. – Не умею! И не могу!

Злость с яростью путали мысли. Она вспомнила сегодняшние драки. Жестокие. Безжалостные. Ночное блуждание с желанием найти недруга и уничтожить.

– Вставай, если жизнь дорога! – волосатый не слушал ее возражений. – Или тебя зря нарекли таким именем!

– При чем тут имя?

– Ты должна быть смелая!

– Дай мне что-нибудь. Она же богиня! Не могу я на нее с кулаками.

– А голова на что?

Он сделал приглашающий жест. Смиля попятилась. Ей было страшно. Стоило только представить, как она встает, открывает окно (при этом с подоконника летят книжки, блокноты, ручки, парочка фарфоровых статуэток, мягкие игрушки) и шагает в ночь, как в душе рождалось желание забиться под кровать и ничего не делать. И ведь не кулаками она будет ведьму бить? Как она ударит взрослого человека?

Лаума расхаживала под окном, как разъяренный лев в клетке перед зрителями. Высокая, стройная, словно вылитая из раскаленного металла, одежда стала частью ее тела и теперь искрилась и переливалась – это вцепившиеся альпы, как лампочки, разукрасили ее! Волосы струились по плечам. Сейчас она была невероятно красива и… недоступна. Такую не победишь.