Иди в ад!

- Да? Понимаешь, какая фигня ... я их убил. Случайно.

Демон какое-то время молчит. Видимо, переваривает услышанное. Потом слышится невнятное бормотание – черт знает что такое! – или вроде того. Затем демон громко произносит:

- М-да, дела ... Видишь ли, Антон, их убить нельзя. Они и так мертвы по меркам твоего мира. Они как бы теряют сознание, впадают в кому. Их раны через некоторое время затягиваются и они восстают.

- Так что делать? Выкинуть на улицу?

- Нет, заметят. Вот что, засунь-ка их в топку. Только заслонку больше не открывайте. Если они вырвутся наружу, вам конец точно.

- Огонь их лечит, что ли? – изумился Антон.

- Да. Это не люди, а исчадия. Они извергнуты из ада в преисподнюю за провинности. Видел их глаза?

- Да, - поёжился Антон. – Это не глаза. Это что-то другое.

- Это «другое» отражает их суть. Так что засовывай этих ребят в топку и закрывай заслонку как следует. Дальше вот что ...

Валерий не успел закончить фразу. Локомотив содрогается от удара, в тендере угрожающе скрипит перегородка, отделяющая угольную кучу от кабины, тела машинистов скатываются к топке. Паровоз ехал очень медленно и вообще-то удар получился не очень сильным, но сыграл роль фактор неожиданности. Антон едва не выронил смарт на железный пол, Даша успела схватиться за поручень.

- Ты цела?

- Вполне.

Они оба выглянули в закопчённое окно. Паровоз упёрся закопчённым рылом в последний вагон клетку, железные клыки автоматической сцепки сомкнулись на выступах замкового устройства. Теперь они прикованы к составу. От удара мимо вагона просыпалось полтора десятка грешников. Стражники с весёлыми криками бросились ловить несчастных острыми баграми и швырять в ковш погрузчика. Несколько стражников оглянулись на паровоз, подняли вверх большие пальцы, раздался хохот – это исчадия, как теперь знал Антон, шумно радовались удачной шутке машиниста, такого же урода, как и они сами.

- Да, хреново в аду. Не хотелось бы сюда попасть, - невесело улыбнулся Антон. - А ты раньше верила в ад? Ну, вот в такой.

- Нет, - смущённо улыбнулась Даша. – Думала, выдумки все, страшилки поповские. Ну, читала, что в аду есть только муки совести. Стыдно, мол, за бесцельно прожитые годы, за совершенные ошибки и тому подобное. Кому!? При жизни-то мало кто стыдится подлости, жадности, чёрствости. Сколько вокруг бездушных скотов? Мы ведь с детства знаем, что хорошо, а что плохо. Чего следует стыдиться, а чего нет. И что? Именно подлецы и негодяи достигают в жизни материального достатка, власти и славы. А потусторонний мир – это что-то сказочное, выдуманное. Его никто не видел, из него никто не возвращался. А если и были такие люди, то их объявляли сумасшедшими или дураками. Вот и нас с тобой ... если вернёмся.

- Думаю, да, вернёмся, - уверенно ответил Антон, задумчиво глядя на неподвижные тела исчадий. – Я, вообще-то, считал их круче.

Латунная заслонка паровозной топки распахивается, словно отпадает челюсть удивлённого дебила. Наружу высовывается жёлтый язык пламени, будто пробуя на вкус воздух в кабине. Топка дышит жаром, слышен треск сгораемых угольных булыжников. Даша заглядывает внутрь и сразу отворачивается – неужели там можно ожить? Антон хватает под мышки тело, ткань комбинезона трещит и расползается по швам. Подушечки пальцев ощущают трепет и содрогание, будто под кожей исчадия бьются многочисленные маленькие сердца. Или какие-то твари хотят вырваться наружу.

- Оживаешь, что ли, гад? – бормочет Антон. – А ну, ныряй в родную стихию!

Тело до половины проваливается в топку, огонь радостно облизывает оживающего машиниста, словно встречает близкого друга. Антон хотел было взять за ноги и протолкнуть дальше, но, увидев грязные стопы и загнутые крючки длинных ногтей, передумал. Длинная кочерга упирается в промежность исчадия, будто поршень. Толчок, мелькают грязные пятки, тело машиниста кувыркается по пылающим углям. Второй машинист влетает в огненную утробу таким же образом, заслонка с лязгом захлопывается, железная задвижка крепко запирает топку. Гул и вой пламени прекращается, в кабине становится тихо и прохладно.

- Валерий! Твари в топке, что дальше? – спрашивает Антон.

- Справа от тебя тормозное колесо. Красное такое, с ручкой. Когда дорога пойдёт вниз, прикручивай его понемногу.

- Понял. Сильно прикручивать?

- Увидишь, - ответил демон и смарт отключился.

- Не нравятся мне такие ... инструкции, - покачал головой Антон. – Ладно, посмотрим.

Ведущие локомотивы ревут гудками, составы дёргаются, будто их ожгли кнутом и вагоны катятся вперёд, негромко перестукиваясь колёсами на стыках. Исполинское здание вокзала отдаляется. Издали доносится вой и грохот – мчатся новые составы под погрузку. Мимо проплывает стена, видны густые спирали колючей проволоки сверху и острые шипы из стальных прутьев. По ту сторону ограждения теснятся кривобокие дома, полуразрушенные высотки, по замусоренным улицам бродят неприкаянные души. Постепенно стена становится выше, затем резко уходит вверх. Железнодорожные пути сближаются, поезда мчатся все быстрее и быстрее почти вплотную друг к другу. Высоко над головой стены окончательно смыкаются и все тринадцать составов оказываются в огромном тёмном тоннеле. Лязг колёс, частые гудки и визг тормозных колодок сливаются в оглушительный гул. Тьму тоннеля освещают только снопы искр из-под колёс. Спохватившись, Антон хватается за тормозное колесо, начинает быстро вращать его, но уже поздно. Тяжёлый состав набрал такую скорость, что слабые усилия паровозика никак не отражаются на скорости движения. Колеса стопорятся, рельсы визжат и плюются искрами, обода накаляются докрасна, кабина наполняется сильным запахом окалины. Антон со страхом видит, что его состав вырывается вперёд из общего строя. Вначале медленно, затем быстрее и быстрее. Поезд набирает такую скорость, что Антона прижимает к перегородке, отделяющей угольный бак от кабины. Даша становится рядом, крепко берётся за поручни.

- Антон, мы не слишком быстро едем? – спрашивает она, с трудом перекрикивая гул и вой.

Он молча пожимает плечами и кивает на тормозное колесо – закрутил до предела! Внезапно паровоз начинает сильно раскачивать, будто люльку на верёвке. Несколько раз его приподнимает, затем резко бросает вниз, отчего внутри все обрывается и сердце уходит в пятки.

- Что за фигня? Как на качелях ... держись крепче! – крикнул Антон. Состав входит в поворот, паровоз начинает уводить в сторону и вверх. На пол просыпались какие-то металлические мелочи, полетели замасленные тряпки. Кабина угрожающе накренилась, весь мусор устремляется к двери. Створка распахивается и тотчас исчезает во тьме, выдранная «с корнем» каким-то препятствием. На том месте, где крепились петли, блестят свежие срезы, металл порван, будто бумага. Сила тяжести неумолимо тянет Антона вниз, пальцы соскальзывают с маслянистой поверхности поручней, ноги скользят по железному полу. За спиной угрожающе скрипит перегородка, чёрная масса угля давит на неё всей массой. В кромешной тьме за окнами ничего не видно, но, судя по напору воздуха, несутся они со скоростью пикирующего бомбардировщика. Поворот кончается, вагоны выравниваются и паровоз становится на место. Антон едва успевает перевести дух и покрепче ухватится за поручни, как состав буквально сваливается в очередное пике. Даша исхитряется каким-то образом влезть между поручнями и стеной кабины, оказывается словно пристёгнутой и тут же обхватывает обеими руками Антона «в замок». Искры из под колёс сыплются так густо, что начинают освещать тьму бледным, мигающим светом. Антон видит, что поезд несётся по тоннелю с умопомрачительной скоростью. Рельсы то уходят вверх, то опускаются вниз и он понимает, что состав идёт по спирали и только сила тяжести не даёт ему сорваться с рельс. Вдобавок, рельсы буквально проваливаются вниз, взмывают вверх и даже заворачиваются петлёй.