Иди в ад!

- Не уходи, Антон. Пожалуйста!

Он обернулся, взглянул в темноту за дверью. Глаза уже привыкли к полумраку и Антон увидел знакомый силуэт в кресле. Рядом столик на колёсиках, столешница уставлена бутылками, на нижней полке пачки сигарет, блестят лужи на полу. Подходит ближе и невольно морщится – запах от клея на костях и так невыносим, лужи на полу воняют сивухой и блевотиной ещё гаже.

- Ну-ка выйди на свет, - просит Антон. – Не вижу тебя.

Силуэт в кресле зашевелился. Антон видит неуверенные, как у столетней старухи, движения, слышит шаркающие шаги. Дарья медленно выходит из темноты. Антон невольно вздрагивает, отступает назад. Перед ним стоит на дрожащих полусогнутых ногах старуха в синих джинсах и заляпанным краской зелёном джемпере. Тонкие, какие-то иссохшие пальцы непрестанно движутся, то сжимаясь в кулачки, то судорожно выпрямляясь, словно хотят схватить нечто невидимое и неосязаемое. Голова трясётся, растрёпанные волосы цвета высушенного мха тоже покрыты пятнами краски и содрогаются в такт движениям головы. Лицо - Антон не поверил своим глазам! – покрыто сеткой морщин, чёрные круги под глазами набухли дурной кровью, из глаз текут слезы, красные веки воспалены. Расширенные до предела зрачки словно две чёрные дыры, они глядят в пространство и ничего не видят.

- Дашка, что с тобой? – потрясённо прошептал Антон, чувствуя жалость и отвращение одновременно.

- Я отвратительна, правда? Нет-нет, это так, я ощутила всплеск, - прошептала девушка.

Идёт мимо Антона, будто слепая. Возле мольберта останавливается, опускается на пол. Антон спохватывается, бросается к ней, но Даша останавливает его:

- Все в порядке, не беспокойся. У меня нет стульев, только кресло в той комнате. Но оно тяжёлое и неудобное, на полу лучше. Сядь рядом, краска на картинах уже высохла и не пачкается.

Антон оглянулся и понял, что бумага и грязные тряпки, которыми усеян пол, на самом деле эскизы карандашом и холсты, только без рам. Он всмотрелся - везде изображено одно и тоже – тот самый остров с летающими людьми, который без конца рисовала Анна там, в аду.

- По-моему, красиво, – смущённо пробормотал Антон. – Даже лучше, чем ...

- Не ври! – оборвала его Даша. – Это мазня! Отражение в мутной воде, вот что это такое!

- Ты рисуешь только это? А где другие картины? Я слышал, тебя хорошо покупают, - сделал неуклюжую попытку сменить тему Антон.

- Меня покупают ... – горько повторила Дарья слова Антона. Уголки губ опустились, голос прозвучал глухо, словно далёкое невнятное эхо. – Ты прав. Но меня уже нет, покупать нечего. Продано все!

- Дашенька, не волнуйся. Тебе надо отдохнуть, выспаться. Давай, я тебе помогу, - сказал Антон и хотел было взять девушку на руки, но Даша отстранила его.

- Ты думаешь, я пьяная? Нет, пойло на полу, там! – мотнула она головой на столик с бутылками, вокруг которого блестят подсыхающие лужи. – Выблевала все. Потом спала в кресле.

- Тогда что с тобой? Прости, я неверно выразился ... ну, что тебя покупают. Твои картины хорошо покупают, я это хотел сказать. Твой труд ценят и, как я слышал, очень высоко. Разве не этого хотят все? И не только художники.

- Да, ты прав. Этого желают все. Каждый хочет, чтобы его труд был оценён по достоинству. Только вот ... не знаю, как объяснить ... человек не машина, понимаешь? Он не может все время делать одно и то же. А от меня хотят, что бы я все время рисовала портреты депутатов, бандитов, чиновников, торговцев водкой и колбасой ... в общем, всех тех, кто готов заплатить большие деньги за собственный портрет в позолоченной рамке. А ещё надо было писать картины, где изображены их загородные дома, их домочадцы, собаки-кошечки-попугайчики, розочки-цветочки ... Фантазия людей так же убога, как и они сами! Да, они платят! Я стала модным художником, ко мне в очередь записывались на год вперёд. Музеи наперебой предлагали выставить мои картины в любое удобное для меня время. Все, понимаешь? Даже карандашные наброски в блокноте и те готовы выставлять.

Антон усмехнулся:

- Такова доля популярных живописцев. Знаешь, был такой художник Айвазовский. Он всегда рисовал одно и то же – море, волны и корабли на фоне заката или восхода. Но чаще просто море. То есть воду. И пользовался бешеной известностью. Больше тысяч картин написал и все про воду.

- Ну, во-первых, не Айвазовский, а Айвазян. Он был армянином, а в царской России простолюдин, да ещё с армянской фамилией был обречён на безвестность, даже будь он второй Рафаэль. Пришлось подписываться псевдонимом. Во-вторых, его картины очень нравились императору Николаю. Он прямо так и заявил: « Все, что напишет Айвазовский, я куплю»! Слово императора закон и вся знать выстроилась в очередь к безродному армянину. В-третьих, он действительно прекрасно писал море. Его картины и сегодня одни из самых дорогих на международных аукционах.

Антон вздохнул, сивушный смрад хлынул в лёгкие, приступ тошноты комом закупорил горло.

- И уж наверняка не комплексовал, как ты, - с трудом выговорил он. - Если человек умеет красиво рисовать – пусть простую солёную воду! – что плохого? А другие рисуют цветы, деревья - этот, как его? – Матисс! Один чудик вообще чёрный квадрат нарисовал и его гением прозвали! За что? Квадраты даже я умею рисовать.

- Малевич был абстракционистом. Он писал картины, понятные не всем.

- Дашенька, - вздохнул Антон. – Хуже нет, когда начинают умничать. Кто бы то ни было. Если картина понятна только так называемым «специалистам», это не живопись, а бред сумасшедшего, изложенный на бумаге и понятный таким же чокнутым. Художник пишет для людей. Вообще все делается для людей. А если кто-то утверждает, что он пишет, рисует, ваяет или сочиняет для немногих понимающих, для элиты – он просто тщеславный дурак, который за мутной загадочностью прячет бездарность и неумение.

- Живопись ... – словно эхо повторила Даша. – От слова жизнь, верно?

- Верно, - кивнул Антон. - Описание жизни.

- Вот её-то как раз и нет в моих картинах. Жизни этой. Мёртвые они, как наскальные рисунки.

- Дашенька, я не понимаю, что значит «мёртвая» картина! – развёл руками Антон. – Не догоняю.

Вместо ответа девушка встаёт с пола. Бросилось в глаза, с каким трудом она это сделала – словно древняя старуха и Антон невольно протянул руку, чтобы помочь. Даша понимающе улыбнулась, но помощи не приняла.

- Не парься!

Она ушла в другую комнату, из-за кресла послышалось шуршание, треск, будто рвут гнилую ткань, раздался стук, Даша пьяно выругалась. Потом все стихло. Пауза затянулась, Антон забеспокоился и хотел было пойти посмотреть, не случилось ли чего. В этот момент из-за высокой спинки кресла показалась девушка и Антон от удивления замер в неудобной позе встающего человека. Лицо Даши, минуту назад покрытое морщинами, с чёрными кругами и нечёсаными лохмами волшебно преобразилось! Оно буквально светится, на губах играет улыбка, морщины разгладились, широко распахнутые глаза горят светлым огнём. Даже походка стала уверенной, выпрямилась спина и руки не дрожат. Худые пальчики осторожно сжимают края небольшого холста на простой деревянной раме. Антон выпрямился в полный рост, шагнул навстречу так удивительно изменившейся Даше. Она взглянула на него, с улыбкой спросила: