Таящийся ужас

Мы с грохотом подкатываем к дому фермера, док заходит, чтобы помочь разродиться жене хозяина или починить горло старой бабушке, а я жду в машине и слушаю, как они расхваливают нашего старину дока. В этом округе все в один голос скажут вам: док Джудд может справиться с любой хворью. Я слушаю и киваю, слушаю и киваю…

И все это время думаю про себя: интересно, что бы они сказали, если бы знали, как он вышел из положения, когда его единственный сын влюбился в вампира…

Страшно жаркое лето выдалось в том году, когда Стив вернулся домой на каникулы, – прямо волдыри вскакивали на коже. Он хотел всюду возить отца и помогать по хозяйству, но док сказал, что после первого, самого тяжелого года медицинского колледжа, он заслуживает полноценного отдыха.

– Летом у нас довольно спокойное время, – сказал он парнишке. – Ничего, кроме обычных отравлений и тому подобного, и так до августа, когда наступает сезон полиомиелита. Кроме того, ты ведь не хочешь лишить работы Тома, верно? Нет, Стиви, резвись, катайся по округе в своем драндулете: побольше гуляй, наслаждайся жизнью.

Стив кивнул и… загулял. Да, в буквальном смысле. Где-то через неделю он стал приходить домой в пять-шесть часов утра, примерно до трех спал, потом шатался по дому еще пару часов и ровно в восемь тридцать вечера уносился куда-то в своем маленьком дребезжащем драндулете. Придорожные забегаловки, решили мы, или, может быть девушка…

Доку все это не нравилось, но он никогда не притеснял мальчугана и сейчас не хотел вмешиваться – пока. Но бесшабашный старый Том – нет, я другое дело. Я помогал растить парня, с тех пор как умерла его мать, и здорово отшлепал его, когда он забрался в холодильник.

Я то и дело ронял намеки, вроде как советовал не прыгать в пропасть – потом не выберешься. С таким же успехом я мог бы говорить перед каменным идолом: не то чтобы Стив грубил, просто он слишком далеко зашел в своем увлечении и пропускал мимо ушей болтовню старика.

Потом началась эта хворь, и мы с доком забыли про Стива.

Какая-то странная эпидемия распространялась среди детей нашего округа и уложила на лопатки уже двадцать-тридцать ребятишек.

– Не знаю, что и делать, Том, – делился со мной док, пока мы тряслись, бум-бум-бум, по неухоженным дорогам в глубинке. – Симптомы, как при лихорадке в тяжелой форме, но температура почти не поднимается. И все-таки ребенок страшно слабеет, развивается малокровие. Что бы я ни делал, все остается по-прежнему.

Каждый раз, когда он заговаривал об этом, у меня почему-то начинало стрелять в культе, там, где крепился пластиковый протез. Меня это так раздражало, что я пытался сменить тему разговора, но не тут-то было. Док привык вслух размышлять о своих проблемах, разговаривая со мной, а проклятая эпидемия никак не шла у него из головы.

Он написал в парочку университетов, чтобы они посоветовали что-нибудь, но никакого толку не добился, И все это время родители толпились вокруг и ждали, когда, наконец, он вытащит из своего маленького черного саквояжа это самое волшебное средство в ярком целлофане, потому что, как говорят у нас в округе Гроппа, нет такой болезни, от которой наш док Джудд не нашел бы средства. А тем временем ребятишки слабели все больше и больше.

Док заработал здоровенные мешки под глазами, просиживая ночи напролет над статьями о новейших исследованиях и медицинскими журналами, которые выписал из города, но по нему было видно, что ничего в них не нашел, хотя довольно часто ложился спать почти так же поздно, как Стив.

И тут, в один прекрасный день, он принес платок. Сразу, как я увидел его, мою культю дернуло так здорово, что мне захотелось поскорее уйти из кухни, подальше отсюда. Крошечный шикарный платочек, полотно с вышивкой, обшитый по краям кружевом.

– Что ты об этом скажешь, Том? Нашел его на полу в спальне детишек четы Стоппсов. Ни Бетти, ни Вилли не имеют представления, как платок попал к ним в дом. Сначала я решил, что смогу проследить, откуда занесена инфекция, но эти ребята не будут мне врать. Раз они говорят, что никакого платка не видели, значит, так оно и есть. – Он опустил платок на кухонный стол, который я прибирал, и стоял, вздыхая. – У Бетти анемия приблизилась к опасной черте. Хотел бы я знать… Если бы… Ну ладно.

Он отправился, в свой кабинет с опущенными плечами, словно нес мешок с цементом.

Я не отрывал глаз от платочка и грыз ноготь. На кухню влетел Стив. Он налил себе кофе, поставил стакан на стол и увидел его.

– Эй, – произнес он, – это Татьянин платок. Как он сюда попал?

Я проглотил остаток ногтя и очень осторожно уселся напротив него.

– Стив, – начал я и остановился, чтобы помассировать ноющую культю. – Стиви, ты что, знаешь девушку, которой принадлежит этот платок? Девушку по имени Татьяна?

– Ну да, конечно. Татьяна Латышу. Видишь, вот ее инициалы вышиты в уголке: Т.Д. Она происходит из древнего румынского аристократического семейства: ее род насчитывает, пятьсот лет. Я собираюсь жениться на ней.

– Она и есть та девушка, с которой ты видишься каждой ночью?

Он кивнул:

– Она выходит только ночью. Ненавидит этот слепящий солнечный свет. Ну, знаешь, поэтическая натура. И Том, какая же она красивая.

Целый час я сидел, слушал его и с каждой минутой чувствовал себя все хуже и хуже. Потому что я сам румын, с материнской стороны. Так что я понял, почему мою культю дергало, словно током.

Она жила в городке Браскет, примерно за двенадцать миль от нас. Стив наткнулся на нее поздней ночью на шоссе – ее машина сломалась. Он подвез девушку домой – она совсем недавно сняла старый особняк Мидда – и попался на крючок. Да так прочно, что теперь барахтайся, не барахтайся – не поможет.

Часто, когда он являлся на свидание, ее не было: каталась по окрестностям в ночной прохладе, и, пока девушка не приходила, он играл в карты с ее служанкой, старой крючконосой румынкой. Пару раз он пытался нагнать ее в своей развалюхе, но ничего хорошего из этого не вышло. "Если леди хочет быть наедине с собой, – заявила служанка Стиву, – значит, так тому и быть. И никаких разговоров". Он ждал ее целыми ночами. Но, как говорил Стив, когда она возвращалась, он забывал обо всех неудобствах. Они слушали музыку, разговаривали, танцевали и ели диковинные румынские блюда, над которыми колдовала служанка. Потом он возвращался домой.

Стив прикоснулся к моей руке.

– Том, знаешь эти стихи: "Филин и кошечка! Мне всегда нравились последние строки: "И они танцевали при свете луны, в лунном свете кружились они". Вот так у нас будет с Татьяной. Если только она пойдет за меня. Пока что у меня ничего не получается.

Я с облегчением вздохнул.

– Это единственное, чем ты порадовал меня сегодня, – произнес не подумав. – Женитьба на этой девушке…