Татьяна Королева - Тимур и его команда и вампиры

— Блестят как бенгальские огни! — Она улыбнулась. Хотя на душе было очень скверно. Время перевалило за полночь, а сестра так и не вернулась.

Ребята давно вооружились фонариками, осиновыми кольями и пучками крапивы. Рассчитались на пятерки и выступили давать бой хулиганской шайке Квакина. Никаких вестей от них тоже нет…

Женька посмотрела на стенные ходики в углу — может, они просто остановились? Или так медленно движется минутная стрелка?

Придется терпеливо ждать.

…Вдоль забора ухоженного сада двигалась цепочка мальчишек. Их подгонял голод — незнакомый, страшный, изнуряющий и беспощадный. Через сад можно было быстро и неприметно подобраться к общественному хлеву. Атаман Квакин собирался устроить там маленькое пиршество для своих подопечных, число которых заметно прирастало с каждым часом. Но справиться с этим делом их дикой компании следовало до восхода.

Квакин отодвинул две заранее снятые с гвоздей доски и пролез через дыру. За ним полезли и остальные. На улице у дыры остался один часовой — Алешка.

Из поросшей крапивой и бурьяном канавы по другой стороне улицы выглянуло пять голов. Четыре из них сразу же спрятались. Пятая — Коли — задержалась, но чья-то ладонь хлопнула ее по макушке, и голова исчезла.

Часовой Алешка оглянулся. Все было тихо, и он просунул голову в отверстие — послушать, что делается внутри сада.

От канавы отделилось трое. И в следующее мгновенье часовой почувствовал, как крепкая сила рванула его за ноги, за руки. Не успев крикнуть, он отлетел от забора.

— Гейка, — пробормотал он, поднимая лицо, — ты откуда?

— Оттуда, — прошипел Гейка. — Смотри молчи!

— Хорошо, — согласился Алешка, — я молчу.

И неожиданно он пронзительно свистнул.

Но тотчас же рот его был зажат широкой ладонью Гейки. Чьи-то руки подхватили его за плечи, за ноги и уволокли прочь.

Свист в саду услыхали. Квакин обернулся. Свист больше не повторился. Квакин внимательно оглядывался по сторонам. Теперь ему показалось, что кусты в углу сада шевельнулись.

— Фигура! — негромко окликнул Квакин. — Это ты там, дурак, прячешься?

— Мишка! Огонь! — крикнул вдруг кто-то. — Это идут хозяева!

Но это были не хозяева.

Позади, в гуще листвы, вспыхнуло не меньше десятка электрических фонарей. И, слепя глаза, они стремительно надвигались на растерявшихся налетчиков.

— Бей, не отступай! — выхватывая из кармана яблоко и швыряя по огням, крикнул Квакин. — Рви фонари с руками! Это идет он… Тимка!

— Там Тимка, а здесь Симка! — гаркнул, вырываясь из-за куста, Симаков.

И еще десяток мальчишек рванулись с тылу и с фланга.

— Эге! — заорал Квакин. — Да у них сила! За забор вылетай, ребята!

Попавшая в засаду шайка в панике метнулась к забору.

Толкаясь, сшибаясь лбами, мальчишки выскакивали на улицу и попадали прямо в руки Ладыгина и Гейки.

Луна совсем спряталась за тучи. Слышны были только голоса:

— Пусти!

— Оставь!

— Не лезь! Не тронь!

— Всем тише! — раздался в темноте голос Тимура. — Пленных не бить!

— Где Гейка?

— Здесь Гейка!

— Веди всех на место.

— А если кто не пойдет?

— Хватайте за руки, за ноги и тащите с почетом, как икону богородицы.

— Пустите, черти! — раздался чей-то плачущий голос.

— Кто кричит? — гневно спросил Тимур. — Хулиганить мастера, а отвечать боитесь! Гейка, давай команду, двигай! [22] Повесть «Тимур и его команда» цитируется по изданию: А. П. Гайдар. Собрание сочинений, том III, М.: Детгиз, 1956, с. 141–143.

Пленников доставляли к старой часовне на кладбище и подвергали очистительному ритуалу: снимали обувь, стегали самодельным веником из осиновых веток и крапивы по ногам, сыпали за шиворот щепотку соли и горстку кладбищенской земли, обрызгивали святой водой, лупили по лбу серебряной ложкой, а затем вталкивали внутрь.

Наконец запихнули самого последнего — жалкого, воющего и извивающегося как мелкий бес на раскаленной сковородке. Двери захлопнули, задвинули ржавый засов, со щелчком захлопнули замок. Подперли решетки на окнах осиновыми клинышками.

— Готово?

— Все готово! Только Мишки Квакина нету…

— Сдернул. Хитрый, гад!

Тимур аккуратно вбил в подгнившие доски большой гвоздь, повесил на него старомодный кованый ключ от церковного замка, а сверху водрузил самодельный плакат и подробную записку.

До утра было еще очень далеко.

Из темноты за каждым его движением следили сверкающие звериные глаза. Тимур знал, кто это, ему не было страшно. Он посмотрел на кольцо — черный камень становился все горячее — гордо вскинул подбородок и крикнул туда, откуда веяло холодом и пустотой, в самое средоточие мрака:

— Ты жалок! Теперь ты один, без своей шайки ты больше не опасен.

Квакин ссутулился, втянул голову в плечи — он видел ключ, хотел броситься туда, открыть замок и выпустить своих. Но он не мог сделать ни единого шага за кладбищенскую ограду — земля жгла ему ступни хуже адского пламени. Он повернулся к Тимуру и заорал:

— Отпусти моих ребят! Или запри меня вместе с ними!

— Все кончено — тебе придется учиться жить иначе. Уходи!

Квакин медленно побрел прочь. Сделав десяток шагов, он остановился, оглянулся, сорвал с ветки сочное яблоко и хотел откусить. Стоило дыханию коснуться наливного, золотистого плода, как он мгновенно покрылся изморозью. Пришлось отшвырнуть яблоко прочь — оно ударилось о стальную кладбищенскую изгородь, с треском разлетелось на множество колючих ледяных осколков.

Он остановился в темном закутке, вытащил из кармана мятую иностранную сигарету с золотым ободком, прикурил и, любуясь кольцами дыма, тихо сказал:

— Дурень ты, комиссар. Ничего не понял. Закончились игры. Теперь начинается настоящая война — без отдыха и пощады! Бой до последней крови, до самой смерти…

Нехорошо улыбнувшись, щелчком отбросил окурок и исчез в темноте.

Небо над рекой окрасилось кровавым светом — то ли алая зарница полыхнула, то ли встало над рекой зарево далекого пожара. Женька закончила возиться с последней стрелой, вскочила и выглянула в окно. Сердце у нее тревожно екнуло, а щеки стали горючими, как в лихорадочном сне. Что-то случилось с Ольгой. Страшное, непоправимое. Она знала! Сорвала со стены арбалет, пихнула в карман пару серебряных ложек и выпрыгнула из сарая, едва не сбив кого-то из возвращавшихся в полевой штаб мальчишек.