Михаил - Московский завет

- Однако, дорогой Лелорон, доля правды в сравнении Москвы с Римом все же присутствует. Если все пути мира пересекаются в Риме, то в России они точно приводят в Москву! Заметьте, не в Петербург, не в Киев, а сюда! - Император неожиданно улыбнулся и кивнул в сторону города. – Посмотрите на моих гвардейцев. Скажите, вы когда-нибудь видели, чтобы их лица были столь счастливы? А ведь перед ними преклоняли колена практически все столицы Европы! Но радость их объяла только теперь!

- Их лица сияют, как купола русских храмов!

Охотно поддержал Наполеона д’Идевиль и, переходя на излюбленный высокопарный слог, принялся откровенно льстить предчувствующему триумф Бонапарту.

- Сегодня вы по праву для них не только император, сегодня вы их мессия! В Москве, сир, в Москве они провозгласят вас творцом нового мира. В городе последних времен - Третьем Риме, вы явите миру новую жизнь, двери в которую будут открыты для всех народов просвещенного мира!

Ожидание делегации, которая должна сдать ключи от города Наполеону, безнадежно затягивалось. День склонялся к вечеру, и в Москву были неоднократно снаряжены посыльные с гарантиями полнейшей безопасности и заверениями неукоснительного соблюдения протокола для любых представителей московских властей, но русские на Поклонной горе так и не появились.

Окружение императора, наблюдавшее за расхаживающим взад и вперед Наполеоном, строило предположения:

- Наверняка московский генерал-губернатор не смеет предстать перед императором. Ведь он прежде клялся на всю Россию, что французам в Москве не бывать. Теперь, наверняка, от стыда сгорает…

- Вы правы, господа. Им было сказано столько всяческого вздора, что у него наверняка пропал дар речи!

- Утверждают, что в последнее время месье Ростопчина то одолевают приступы панического страха, то он погружается в неконтролируемую ярость. Вот и сейчас, напугавшись, спрятался в своей резиденции и в бешенстве грызет локти!

Раздался смех, который неожиданно прервал монотонный ритуал Наполеона. Он внезапно остановился, посмотрел на д’Идевиля и нетерпеливо спросил:

- Скажите, любезный Лелорон, я сегодня, вообще, увижу хотя бы одного русского? Или вы по-прежнему посоветуете мне ожидать депутацию от властей и вынос ключей? Тогда, будьте любезны уточнить, до какого срока? До полуночи? До следующего утра? Или русские до сих пор так и не поняли, что я уже здесь?!

Затем ткнул шпагой в разложенную на дерне карту Москвы и с раздражением обратился к обер-шталмейстеру Коленкуру:

- Мне помнится, генерал, вы страстно заявляли о своем неприятии этой войны. И даже о том, что сделали все возможное для ее предотвращения.

Наполеон подошел к Коленкуру и, задирая подбородок, посмотрел на него из-под нахлобученной на брови bicorne, излюбленной двухугольной шляпы.

- Вот шанс закончить войну. Судьба мира в ваших руках! Доставьте сюда представителей власти, чтобы город был сдан по всем правилам. И еще, напишите великому канцлеру в Париж и герцогу Бассано в Вильно, что Москва наша. Сегодня же!

- Сир, пока господа Коленкур и Деннье занимаются русской делегацией, желаете побеседовать с прелюбопытным пленным, задержанным возле Москвы польскими гусарами? – надеясь разрядить обстановку, вмешался генерал Пьер Дарю. – Смею доложить, попался субъект государственной важности, а с ним обоз медных монет! Вот я и подумал, никак пытался вывести остатки московской казны?

Наполеон устало кивнул головой, потребовал походное кресло и, грузно усаживаясь, сказал:

- Видите, месье Лелорон, на вашем поприще появился достойный конкурент. По-видимому, мой главный интендант, вместо доставки хлеба насущного, решил заняться снабжением штаба свежими анекдотами. Так что присоединяйтесь, посмотрим, что за русская рыба угодила во французские сети. И насколько будет вкусным блюдо, которое нам из нее приготовят!

Генерал Дарю махнул перчаткой, и конвой подвел к императору полураздетого перепуганного чиновника лет сорока. Тот был напуган до крайности, но, стараясь соответствовать собственному чину, в его понимании весьма высокому, нелепо изображал из себя лицо влиятельное и весьма важное.

- Вы не находите, сир, действительно характерный представитель русской власти? - улыбнулся д’Идевиль, охотно включаясь в игру. - Испуг и высокомерие превратили его лицо в некую застывшую маску. Такой привык пороть и охотно подставлять собственную спину. Господин и лакей в одном лице! Оживший персонаж комедии дель арте.

- Подождите, вы еще не познакомились с его историей! - генерал Дарю с благодарностью посмотрел на секретарь-переводчика и, нагнувшись к императору, указал на перепуганного босого чиновника. – Перед вами особа, обласканная сразу двумя русскими царями!

- В самом деле? - оживился Наполеон. Затем перевел взгляд на пленного, не без иронии спросил. – Скажите, сударь, в России дела идут столь плохо, что чиновники ходят босыми, а казна империи состоит из подводы с медяками?

- Федор Иванович Корбелецкий к вашим услугам, - неожиданно бодро отрапортовал пленный, вытягиваясь по струнке. – Что предстал в ненадлежащем виде, про то у поляков было бы неплохо справиться. А медный обоз предназначался вашему величеству лично от меня в знак глубочайшего почтения и сердечной преданности!

Наполеон обвел недоуменным взглядом толпившихся возле него генералов и усмехнулся:

- Так вы собирались сделать мне подношение в медной монете? Помилуйте, я человек небедный. У меня и во французских, русских ассигнациях приличные суммы имеются!

- Не знаю как с французскими, а вот с ассигнациями русскими некий курьез приключился! – На этих словах чиновник вытащил из штанов смятую банкноту и протянул ее императору. – Судите сами!

Наполеон покрутил в руках ассигнацию в двадцать пять рублей и протянул ее секретарю-переводчику:

- Месье д’Идевиль, вы признанный эксперт русской жизни. Как вам нравится эта ассигнация?

Лелорон слышал про темную историю с печатаньем фальшивых русских ассигнаций еще в январе 1811 года. Знал, что к этому делу были совершенно секретно привлечены несколько лучших граверов и фальшивомонетчиков Франции. Не ускользнули от опытного собирателя секретов и тайные сведения о разных клише, чтобы выявить фальшивки стало сложнее. Д’Идевилю было также известно, что на всей захваченной территории расчеты оккупационной армии проводились исключительно фальшивыми ассигнациями. Но как ни странно, даже для большинства французского командования это оставалось тайной. Поэтому, осмотрев банкноту с показной придирчивостью и возвращая ассигнацию императору, секретарь-переводчик благоразумно заключил: