Бентли Литтл - Дом

Хал предлагал поехать вместе. Пусть это был всего лишь жест вежливости, Нортон был весьма тронут. Он понял, что друг очень за него переживает, и был благодарен за поддержку. Этого было почти достаточно, чтобы решиться на поездку.

Почти.

Суть же заключалась в том, что он боялся. Боялся того, что может произойти, боялся того, что может узнать, боялся того, что может вспомнить. Если его призывает на это Бог, то он мог бы либо вдохнуть определенную толику мужества в эти старые кости, либо послать иной знак, дать понять, насколько это все важно и почему.

В ином случае он останется дома.

Нортон вздохнул. Глубоко в душе он на самом деле не верил, что стал избранником Бога. Об этом, конечно, было интересно рассуждать, и именно этим аргументом он и пытался себя убедить, но если бы Бог действительно пожелал войти с ним в контакт, Он бы сделал это более приятным способом. Послал бы ангела или яркий белый луч... Он не стал бы посылать голый призрак умершей жены Нортона. Да и послание было бы не таким двусмысленным. Оно было бы более четким.

Нет, безусловно, этот призыв к действию послал ему не Бог, а... другой.

Дьявол.

Сатана.

В дверь постучали. На пороге появился Джо Рейнольдс, главный сторож.

- Вы уже заканчиваете, мистер Джонсон? Мне надо мыть полы.

- Уже ухожу, Джо, - откликнулся Нортон, запихивая в портфель стопку тетрадей и книжку для учителя со сборником упражнений для двенадцатого класса. - Не думал, что вас задерживаю.

- Не надо извиняться, мистер Джонсон. Думаю, школьники этого города были бы гораздо лучше, если бы все наши учителя работали так же ответственно, как вы.

- Возможно, ты прав, - улыбнулся Нортон. Он возвращался домой той же дорогой, как шел утром на службу, - через футбольное поле, потом по Пятой улице, но сегодня вечером вокруг что-то изменилось, и он никак не мог понять, что именно.

Опять похолодало. Тротуар и проезжая часть улицы были усыпаны опавшими красными и желтыми листьями. Солнце стояло низко над горизонтом; все впереди было исполосовано глубокими длинными тенями. Поставив портфель, он застегнул пальто. Осень вступила в свои права - не официально, по календарю, но по существу, и это радовало. Пусть происходит что угодно, пусть его жизнь превратилась в какой-то кошмар, все равно остается то, на что можно надеяться, что способно доставлять удовольствие. Остается много простых человеческих радостей. На следующем перекрестке он свернул направо, на Кловер. Тротуар впереди оказался усыпан подгоревшими тостами, и он остановился, разглядывая полоску черных прямоугольничков перед собой.

И тут на него накатило. Это пришло не через сознание, а через чувство. Не как образ, а как ощущение.

Ледяной ветерок коснулся щеки.

Подгорелые тосты тянулись вдоль всего квартала, насколько хватало глаз. Он мог убеждать себя, что это часть какой-то непонятной детской забавы, но сам знал, что это не так. Потребовалось бы много часов, чтобы спалить такое огромное количество кусков хлеба, пусть и в самом большом тостере, и в этом не было никакого смысла. Слишком много усилий, слишком много заботы, слишком много труда, чтобы произвести столь причудливое и бессмысленное действие.

Он понял, что это напоминает ему Окдэйл. Такого рода события происходили у них дома? Они жили в мире внезапных и странных происшествий, не правдоподобных сопоставлений, в мире, где иррациональность превратилась в повседневность бытия.

Он посмотрел вдоль тротуара.

Ни один ребенок не мог такого сделать.

Эта полоса была создана для него.

Это был знак.

Возвращайся.

Прохладный ветер дул по-прежнему, но охватившее его леденящее чувство к погоде не имело ни малейшего отношения. Холод шел изнутри, и хотя он мог вспомнить подробности своей жизни в Окдэйле, он уже имел более четкое представление об общей картине, и это вызывало еще больший страх.

Нечто пытается установить с ним контакт. Преодолевая внутреннюю дрожь, он двинулся вперед, вдоль линии, выложенной кусками сгоревшего хлеба.

Через два квартала линия привела его к пустому дому в центре Стерлинг-авеню.

Напротив какая-то мамаша, выйдя на крыльцо, пыталась зазвать домой дочек, которые с увлечением играли с подружками в "классики" на тротуаре и не обращали на нее ни малейшего внимания; по обеим сторонам улицы между деревьями владельцы выгуливали своих собак, обмениваясь приветствиями друг с другом.

Похоже, никто из них не замечал ровной длинной линии, выложенной из кусков горелого хлеба; собравшись с духом и глубоко вдохнув, Нортон последовал за ней в открытый дом.

Комнаты были пусты. Линия из тостов закончилась у ступеней крыльца. В коридоре Нортон заметил нечто напоминающее горки земляничного варенья; такое же варенье или джем виднелись на полу прихожей, холла и кухни. Это все, что он мог разглядеть с порога. Вероятно, то же самое можно увидеть в спальнях и в ванной комнате.

Он медленно перешагнул порог и огляделся. Ни малейшего движения, никакого намека на присутствие человека или призрака или еще какого существа. При этом в помещении чуть ли не физически ощущалась тягостная, напряженная атмосфера; он не мог отделаться от мысли, что может в любую секунду подвергнуться нападению. Самым разумным было бы немедленно развернуться, уйти, отступить, но он должен был понять, зачем его сюда привели, и двинулся дальше.

В пустой дальней спальне его ждала девочка.

Ей было лет десять, от силы - одиннадцать. На ней было грязное белое платьишко, которое свободно болталось на ее худеньком тельце и грозило в любой миг соскользнуть с плеч. Грязные, сальные волосы ниспадали на лоб в какой-то чувственной манере. Она не пыталась подражать взрослой девушке. Ее поза была свободной, естественной и при этом невероятно сексуальной, несмотря на юный возраст.

Она стояла перед окном, свет падал сзади, и она прекрасно отдавала себе отчет, что ему видны ее ноги, просвечивающие сквозь тонкую ткань. Взгляд его невольно задержался в той точке, где сходились ее бедра.

Что это на него нашло? Девочка вполне ему во внучки годится!

Во внучки? Скорее в правнучки!

Девочка улыбнулась ему. Улыбка показалась настолько недоброй, настолько ненатуральной и порочной, что он, уже ни о чем не думая, развернулся и бросился бежать. Это была инстинктивная животная реакция. В диком страхе, охваченный паникой, он бежал прочь из дома. Но по пути успел заметить, что в каждой из кучек, напоминающих земляничное варенье, копошились какие-то жуки - сотни черных тушек дергались в густой красной субстанции, пытаясь из нее выбраться.

Он одним прыжком слетел с крыльца на бетонированное покрытие дворика и помчался вперед. Куски сгоревшего хлеба хрустели под ногами. Сердце колотилось с такой болью, что он боялся сердечного приступа, но продолжал бег до тех пор, пока не промчался несколько домов и уже просто не мог дышать.