Стивен Кинг - Противостояние.Том I

Открытая и восхищенная улыбка загорелась в глазах мальчишки, превратив их, отметил про себя Ларри, в нечто такое, от чего у молоденьких девчонок могли слегка расслабиться мышцы бедер. Он опять потянулся к грифу инструмента и прошелся по нему — не так уж плохо. Его пальцы извлекали верные звуки из гитары — жесткие, яркие и слегка кричаще-безвкусные, как фальшивые драгоценности, скорее всего краденые, продающиеся из бумажного кулька на углу улочки. Он позволил себе немного повыпендриваться и быстро вернулся к старому доброму аккорду из трех пальцев, пока не успел все испортить. Он не мог припомнить последний куплет — что-то про железнодорожный путь, а поэтому снова повторил первый и умолк.

Когда наступила тишина, Надин засмеялась и захлопала в ладоши.

Джо отбросил свою палочку и заплясал на песке, издавая громкие радостные вопли. Ларри глазам своим не верил, глядя на перемену, происшедшую в мальчишке, и ему пришлось одернуть себя, чтобы не слишком увлечься — это было рискованно, потому что могло кончиться разочарованием.

«Музыка чарует и может успокоить даже дикого зверя».

Он поймал себя на невольном сомнении в том, что все может быть так просто. Джо указывал на него, и Надин сказала:

— Он хочет, чтобы вы поиграли еще. Сыграете? Это было чудесно. Мне стало лучше. Гораздо лучше.

И он сыграл «По дороге за город» и свой собственный «Блюз Салли из Фресно»; он сыграл «Аварию на спрингфилдской шахте» и «Все в порядке, мама» Артура Крадупа. Потом переключился на примитивный рок-н-ролл — «Блюз молочной коровы», «Пижон Джим», «Двадцать полетов рока» (стараясь исполнить партию хора в ритме буги-вуги так хорошо, как только мог, хотя пальцы уже онемели и побаливали) — и в конце спел песенку, которая всегда ему очень нравилась: «Нескончаемый сон» Джоди Рейнольдза.

— Не могу больше играть, — сказал он Джо, стоявшему неподвижно на протяжении всего концерта. — Пальцы. — Он вытянул их вперед, показывая глубокие вмятины от струн и обломанные ногти.

Мальчик вытянул вперед свои руки.

Какое-то мгновение Ларри колебался, потом незаметно пожал плечами и надел гитару на шею парнишки, пробормотав:

— Этому надо долго учиться.

Но то, что произошло потом, явилось самой потрясающей штукой, какую он только слышал в жизни. Мальчишка почти безупречно выдал «Пижона Джима» — он скорее мычал, чем пел слова, как будто его язык прилипал к нёбу. В то же время было совершенно очевидно, что он никогда раньше не играл на гитаре; он не мог с достаточной силой зажимать струны, чтобы они звенели как следует, и брал аккорды сбивчиво и неуклюже. Звук получался приглушенным и призрачным, словно Джо играл на гитаре, набитой ватой, но в остальном это была точная копия манеры, в которой мелодию исполнил Ларри.

Закончив, Джо с любопытством посмотрел на свои пальцы, словно силясь понять, почему они могут повторить лишь мелодию, которую играл Ларри, но не сами звонкие звуки.

Ларри услышал свой глухой, будто раздавшийся издалека голос:

— Ты недостаточно сильно нажимаешь, вот и все. Тебе надо нарастить мозоли — такие твердые места — на кончиках пальцев. И еще накачать мышцы левой руки.

Пока он говорил, Джо смотрел на него пристально, но Ларри не знал, понимает ли его мальчик на самом деле. Он повернулся к Надин:

— Вы знали, что он может такое?

— Нет. Я так же поражена, как и вы. Это какое-то чудо… или дар, правда?

Ларри кивнул. Мальчик тем временем сыграл «Все в порядке, мама», опять уловив почти каждый нюанс той манеры, в которой исполнял это Ларри. Но струны временами гудели как деревяшки, поскольку пальцы Джо мешали их вибрации, затрудняя рождение чистого звука.

— Давай я покажу тебе, — сказал Ларри и протянул руки к гитаре. Глаза Джо мгновенно потемнели от недоверия. Ларри показалось, что тот вспомнил про нож, выброшенный в море. Мальчишка отпрянул назад, крепко сжимая в руках гитару. — Ладно, — сказал Ларри. — Она твоя. Когда захочешь поучиться, я к твоим услугам.

Мальчик издал ликующий возглас и побежал по пляжу, держа гитару высоко над головой, как жертву, обреченную на заклание.

— Он разобьет ее к чертовой матери, — буркнул Ларри.

— Нет, — отреагировала Надин, — не думаю.

Ларри проснулся где-то посреди ночи и привстал на локте. Надин, завернутая в три одеяла, казалась лишь смутной тенью с женскими очертаниями, лежавшей близко у потухшего костра. Джо лежал прямо напротив Ларри. Он тоже укрылся несколькими одеялами, но голова высовывалась наружу. Большой палец руки надежно торчал во рту, ноги были, как обычно, подтянуты к груди, а между ними покоился двенадцатиструнный «Гибсон». Свободная рука мягко обнимала гриф гитары. Ларри зачарованно уставился на него. Он отнял у мальчишки нож и выбросил его в море; тот сменил его на гитару. Отлично. Пускай она остается у него. Гитарой никого нельзя зарезать или убить, хотя, мельком подумал Ларри, это довольно твердый и тяжелый инструмент. Он снова погрузился в сон.

Когда он проснулся на следующее утро, Джо сидел на камне с гитарой на коленях, свесив босые ноги в воду, и наигрывал «Блюз Салли на Фресно». У него уже получалось лучше. Надин проснулась двадцать минут спустя и ласково улыбнулась Ларри. Ему пришло в голову, что она привлекательная женщина, и в памяти всплыл обрывок песенки — что-то из Чака Берри: «Надин, родная, ты ли это?»

Вслух он сказал:

— Давайте поглядим, что у нас на завтрак.

Он развел костер, и они втроем подсели поближе к огню, выгоняя из костей ночной холод. Надин сварила овсянку на порошковом молоке, и они запили ее крепким чаем из консервных банок, как бродяги. Джо ел, держа «Гибсон» на коленях. И дважды Ларри поймал себя на том, что улыбается мальчику, думая про себя: невозможно не любить того, кто любит гитару.

Они катили по федеральному шоссе 1 на юг. Джо ехал на своем велосипеде, точно по белой осевой линии, иногда опережая их на целую милю. Однажды они догнали его, когда он мирно катил велик по обочине и одновременно ел ежевику, причем ел потрясающим способом: подбрасывал каждую ягодку вверх и без промаха ловил ртом. Час спустя они наткнулись на него, когда он сидел на какой-то исторической реликвии времен Войны за независимость и играл на гитаре «Пижона Джима».

К одиннадцати часам они наткнулись на странный барьер у въезда в городок под названием Оганкуит. Три ярко-оранжевых городских мусоросборочных фургона стояли посреди дороги, перегораживая ее по всей ширине. В кузове одного из них раскинулось объеденное вороньем тело, когда-то принадлежавшее мужчине. Последние десять дней стойкой жары сделали свое дело. Там, где тело не было покрыто одеждой, копошились груды червей.

Надин отвернулась.