Дин Кунц - Мертвый и живой

– Я начинаю думать, что наш Виктор не ученый, а сексуально озабоченный, – пробурчала Карсон.

– Полагаю, ему без разницы, создавать их с округлостями или плоскими. Деньги те же.

Выключив сначала фары, а потом двигатель, Карсон повернулась к Майклу.

– Мы возьмем все оружие.

– На случай, если нам придется защищать нашу добродетель.

– Раз уж мы планируем, что ты будешь отцом моих детей, я защищу и твою добродетель.

Они вышли из «Хонды», каждый с двумя пистолетами в кобурах и пальцами правой руки, сжимающими рукоятку «Городского снайпера» с направленным в землю стволом.

Мужчина не протянул руку.

– Я – Ник Фригг. Управляю этой свалкой.

Вблизи женщина выглядела еще более ослепительной, чем из кабины. Энергия била в ней ключом, она лучилась дружелюбием и энтузиазмом, просто не могла не нравиться.

И затараторила:

– Магазин, магнитофон, мадера, мазда, макулатура, малышка…

– Дайте ей шанс, – подал голос Ник Фригг. – Иногда ей трудно найти нужное слово, что бы начать.

– …мама. Мать! Этой ночью мы видели мать всех-с-кем-пошло-не-так.

– Это Ганни Алекто, – представил ее Фригг. – Она – водитель, как мы их называем, галеона, большого бульдозера, который разравнивает мусор и утрамбовывает его.

– С-кем-пошло-не-так – это кто? – спросил Майкл.

– Эксперименты в «Руках милосердия», которые закончились неудачей. Специализированные биологические машины, может, какие-то воины, призванные помочь нам в Последней войне, даже некоторые Альфы и Беты, которые не оправдали ожиданий.

– Мы хороним их здесь, – добавила Ганни Алекто. – Мы оказываем им все почести. Это выглядит глупо, глупо, глупо, но они, как и мы, вышли из резервуаров сотворения, поэтому они, в каком-то смысле, одна с нами семья.

– Этой ночью глупо не выглядело, – не согласился с ней Ник.

На лице Ганни отразился благоговейный восторг.

– Да, этой ночью, в большой дыре, все было по-другому. Мать всех-с-кем-пошло-не-так – самое прекрасное, что есть на Земле.

– Она изменила нас, – кивнул Ник Фригг.

– Совершенно изменила нас! – воскликнула Ганни.

– Заставила нас понять.

– Гантели, гаражи, гипермаркеты, гироскопы, годы, головы. Головы! Мать всех-с-кем-пошло-не-так заговорила у нас в головах.

– Она нас освободила. Мы больше не должны делать то, что привыкли делать.

– Мы перестали ненавидеть таких, как вы, – Ганни ослепительно улыбнулась. – Мы теперь другие… почему мы вообще ненавидели?

– Это хорошо, – кивнула Карсон.

– Мы так сильно вас ненавидели, – призналась Ганни. – Когда на свалку присылали Старых людей, мы топтали их лица. Топтали их, пока от них не оставались только осколки костей и размазанная по мусору кровавая пульпа.

– Собственно, даже в самом начале этой ночи мы проделывали то же самое с такими, как вы, – добавил Ник.

– Это случилось до того, как мы спустились в большую дыру, встретили мать всех-с-кем-пошло-не-так, и нам открылась истина, – уточнила Ганни. – Чел, ох, чел, жизнь теперь совсем другая, это точно.

Карсон перехватила «Городского снайпера», держала его двумя руками, нацелив ствол в небо, а не в землю.

Майкл ненавязчиво проделал то же самое.

– Так где Девкалион? – спросил он.

– Мы отведем вас к нему, – ответил Ник. – Он действительно первый, не так ли, первый сделанный человеком человек?

– Да, действительно, – кивнула Карсон.

– Послушайте, у нас в машине пес. Он будет в безопасности, если мы оставим его здесь? – спросил Майкл.

– Возьмите его с собой, – предложил Ник. – Собаки… они любят свалку. Меня прозвали Собачий Нос, потому что мне это помогает в работе. В меня введены какие-то собачьи гены. Обоняние у меня в два раза хуже, чем у собаки, но в десять тысяч раз лучше, чем у вас.

Когда Майкл открыл дверцу, Герцог спрыгнул на землю и поднял голову, принюхиваясь к насыщенному запахами ночному воздуху. С опаской посмотрел на Ника, Ганни, склонил голову направо, потом налево.

– Он чует Новых людей, – сказал Ник. – И его это тревожит. Но он чует в нас и что-то другое.

– Потому что мы побывали в большой дыре, – воскликнула Ганни, – и мать всех-с-кем-пошло-не-так говорила в наших головах.

– Это точно, – согласился Ник. – Пес – он знает.

Герцог Орлеанский осторожно завилял хвостом.

– Нюх у него, какой и должен быть у хорошей собаки, – продолжил Ник. – Я бы хотел иметь такой, если бы был собакой, а не человеком с собачьими генами. Для собаки нюх у него идеальный. Вам повезло, раз у вас такая собака.

Карсон взглядом спросила Майкла: « Мы настолько безумны, что пойдем с ними в это темное и пустынное место? »

Он правильно истолковал ее взгляд, потому что ответил:

– Что ж, тут темно и тут пустынно, но мы последние три дня имеем дело исключительно с безумием, так чего менять заведенный порядок? Доверимся Девкалиону и Герцогу.

Эрика вынесла Джоко из викторианской, без единого окна, гостиной в секретный коридор.

Лишившись чувств, тролль долго не приходил в себя. Потеряв сознание, уйдя из этого мира, похоже, поселился в комнате с видом на смерть.

Тело его лежало на ее руках, как мешок с тряпьем. Голова болталась, рот открылся, между зубами завис мыльный пузырь, который лопнул, лишь когда Эрика устроила тролля в кресле в библиотеке.

Джоко оставался антиподом красоты. Если бы какой-нибудь ребенок случайно наткнулся на него, то бедняге потребовались бы годы, чтобы восстановить полный контроль над мочевым пузырем, а возможно, он получил бы пожизненную психологическую травму.

И, однако, ранимость Джоко, его отличие от других, его трогательная стойкость влекли к нему Эрику. Порою даже удивляясь самой себе, она чувствовала, что ее привязанность к троллю нарастает с каждым часом.

Если бы этот особняк был коттеджем в лесу, если бы Джоко то и дело начинал петь, если бы компанию ему составляли еще шесть таких же троллей, Эрика решила бы, что стала Белоснежкой в реальной жизни.

Она вернулась в гостиную без окон. С порога какое-то время смотрела на бесформенную тень, затаившуюся в красновато-золотистой субстанции.

Обстановка гостиной говорила за то, что Виктор частенько приходил сюда, чтобы посидеть в компании существа, заточенного в стеклянный ящик. Если б только мимоходом заглядывал сюда, то не обставил бы гостиную с таким вкусом, не стал бы создавать ощущение уюта.

Эрика закрыла стальную дверь, вернула на место все пять засовов. В конце коридора, ощетинившегося штырями, закрыла вторую дверь, заперла на засовы.

Когда вернулась в библиотеку, а секция полок встала на место, скрыв коридор, обнаружила, что Джоко пришел в себя. Он уже сидел в кресле, ножки не доставали до пола, руки цеплялись за обивку, словно он находился в вагончике «русских горок» и ждал, когда тот понесется вниз.