Дин Кунц - До рая подать рукой

Она нажала кнопку автоматической настройки, чтобы сменить станцию, попала на другого репортера, таким же взволнованным голосом сообщавшего о том же, вновь поменяла станцию и услышала «Бэкстрит бойз». Она не очень любила такую музыку, но, в отличие от выпусков новостей, «Бойз» определенно способствовали окончательной победе над похмельем.

Отсутствие новостей – хорошие новости . Пресса на дух не переносила этого принципа, а вот Микки проголосовала бы за него обеими руками.

Выезжая на автостраду, Микки, вспомнив термин Лайлани из их разговора прошлым вечером, громко воскликнула: «Горжусь тем, что я – двенадцать процентов» – и впервые за день улыбнулась.

До собеседования у нее оставалось три с половиной часа, и она собиралась потратить их на то, чтобы убедить местное отделение Управления социальной защиты детей заняться делом Лайлани. Поздним вечером, когда она и Дженева говорили о девочке, казалось, что помочь ей невозможно. А вот утром, то ли потому, что оно, как известно, вечера мудренее, то ли от оптимизма, вселенного пончиками с шоколадной начинкой, начисто снявшими похмелье, ситуация представлялась сложной, но не безнадежной.

Лайлани Клонк, опасная юная мутанка, отметила про себя, что нет ничего более трогательного, чем связь, возникающая между членами любой американской семьи, собравшимися позавтракать за одним столом. Еще вечером мама, папа и дочь могли цапаться друг с другом, решая, кто оставил открытой банку с ореховым маслом, могли ссориться по более серьезной проблеме, например, смотреть «Отмеченный ангелом» или очередную серию «Чудесных зверушек», могли даже напускать друг на друга змей или убивать молодых женщин. Но в начале нового дня… пусть и в одиннадцать часов… все трения забывались, открывая путь новой гармонии, которая строилась на прежних разногласиях. За завтраком они могли вместе планировать будущее, делиться мечтами, крепить взаимную любовь.

Синсемилла завтракала двадцатью семью таблетками и капсулами витаминных добавок, бутылкой минеральной воды, маленьким корытцем тофу, посыпанным жареным кокосовым орехом и бананом. Разрезав неочищенный банан на кружочки толщиной в полдюйма, она съедала и сердцевину, и шкурку, поскольку верила, что для крепкого здоровья необходимо по возможности потреблять цельные продукты. Исходя из ее понятий цельности, Синсемиллу не стоило подпускать к красному мясу. Иначе, приготавливая гамбургер, она подавала бы его с рогами, копытами и шкурой.

Завтрак доктора Дума состоял из ромашкового чая, двух яиц всмятку и английских булочек, на которые он тонким слоем намазывал апельсиновый мармелад. Не разделяя пристрастия жены к цельным продуктам, он не включал в свой рацион чайные пакетики, скорлупу яиц и картонный контейнер, в котором лежали булочки. Ел он настолько аккуратно, что ни одной крошки не оставалось ни на столе, ни на тарелке. Откусывал от булочки маленькие кусочки и тщательно их пережевывал, исключая вероятность того, что большой кусок перекроет дыхательное горло и вызовет смерть от удушья. Так что его приемной дочери оставалось надеяться лишь на сальмонеллу, которая могла попасть в его организм вместе с не прошедшим достаточную термическую обработку яичным желтком.

Лайлани лакомилась пшеничными хлопьями с ломтиками банана (очищенного), залитыми шоколадным молоком. Доктор Дум купил этот запретный продукт без ведома любительницы тофу. И хотя Лайлани предпочла бы обычное молоко, она залила хлопья шоколадным, чтобы посмотреть, не хватит ли дорогую мамочку удар при виде собственного ребенка, отправляющего в рот одну ложку яда за другой.

Да только старалась она зря. С красными глазами, посеревшим лицом, Синсемилла еще не отошла от вчерашнего. Снадобье, которое она приняла, чтобы разлепить глаза, еще не вернуло ей столь любимого настроения Мэри Поппинс. И летать под волшебным зонтиком, напевая веселые песенки, она смогла бы только далеко за полдень.

Пока же, за едой, она читала потрепанную книгу Ричарда Братигена [54]«В арбузном сиропе» [55]. Этот тоненький томик она читала дважды в месяц с тех пор, как ей исполнилось пятнадцать. Каждый раз книга открывала ей что-то новое, хотя к моменту следующего прочтения она не помнила, что открывалось ей в этой книге раньше. Однако Синсемилла верила, что автор представлял собой новую ступень в эволюции человека, что он – пророк со срочным посланием для тех, кто опередил в своем развитии человеческое общество. Синсемилла чувствовала, что на эволюционной лестнице она стоит выше большинства людей, но, из скромности, стеснялась заявить об этом, пока в полной мере не поняла послания Братигена и, поняв, раскрыла бы свой сверхчеловеческий потенциал.

Погруженная в чтение, Синсемилла не отличалась разговорчивостью от тофу, подрагивающего на ее ложке, однако доктор Дум часто обращался к ней. Ответа он и не ждал, но, похоже, не сомневался, что его слова доходят до жены на подсознательном уровне.

Иногда он говорил о Тетси, молодой женщине, которой «разорвали» сердце массивной инъекцией дигитоксина менее чем двенадцать часов тому назад, о чем он уже рассказал Лайлани, вернувшись домой глубокой ночью. Делился он с Синсемиллой и Лайлани последними сплетнями и новостями с различных интернетовских сайтов, которые поддерживало многочисленное международное сообщество фанатов НЛО. Их он черпал с дисплея переносного компьютера, который стоял на столе рядом с его тарелкой.

Подробности смерти Тетси, по счастью, оказались не столь уж яркими, как детали некоторых убийств, совершенных доктором Думом в прошлом, и последние истории о летающих тарелках не слишком отличались от предыдущих. В результате чувство гадливости – а без возникновения у Лайлани этого чувства не обходилась ни одна беседа в их доме – вызвали у девочки игривые упоминания доктора Дума о страсти, которую он испытал, овладев Синсемиллой в эту ночь.

Прошлым вечером, за обедом с Микки и миссис Ди, Лайлани сказала, что доктор Дум асексуален. И погрешила против истины.

Он не бегал за женщинами, не строил им глазки, не испытывал интереса к внешним признакам женского пола, которые завораживали большинство мужчин и позволяли ими манипулировать. Если бы ослепительная блондинка с классической фигурой прошла мимо Престона в миниатюрном бикини, он бы заметил ее при одном условии: красотку не так давно похитили инопланетяне, и она носит под сердцем ребенка, зачатого в результате жарких любовных утех с одним из зелененьких человечков во время уик-энда страсти на борту звездолета, вращающегося вокруг Земли на высокой орбите.

Однако случалось, что доктор Дум испытывал страсть к Синсемилле и, как он сам говорил, овладевал ею. В доме на колесах, пусть и самом большом, когда семья круглый год в пути, неизбежная близость друг к другу начинает действовать на нервы, даже если в семье одни святые, а в семье Мэддока до полного идеала не хватало аккурат трех святых. Даже если Лайлани избегала видеть то, чего не хотела видеть, она не могла ничего не слышать, как бы плотно ни прижимала к ушам подушки, стремясь на время оглохнуть. И узнавала многое такое, чего не хотела знать вовсе. Знала о том, что Синсемилла возбуждала Престона Мэддока, только когда лежала в глубокой отключке, совсем как мертвая.