Стивен Кинг - После заката

В трехстраничной сводке новостей Герт не уточняет, но Энни уверена: Джейсон упал с крыши дачи, в которой когда-то жили они с Джимми. Она ничуть в этом не сомневается!

Через пять лет после смерти мужа и гибели Джейсона Маккормака Энни снова выходит замуж и перебирается в Бока-Ратон. Несмотря на пенсионный возраст, новый муж Крэг продолжает работать и каждые три-четыре месяца наведывается в Нью-Йорк. Энни почти всегда ездит с ним, ведь в Бруклине и на Лонг-Айленде остались родственники, столько, что порой голова кругом идет. Энни любит их всех беззаветной любовью, на которую, по ее мнению, способны лишь пятидесяти- и шестидесятилетние. Она помнит, как после гибели Джеймса они сплотились и совместными усилиями создали для нее лучший на свете щит, благодаря чему она сама не погибла и не рассыпалась под тяжестью горя. Путешествуя вместе с Крэгом, она частенько пользуется самолетом и никогда не ропщет. А вот в булочной Золтанов по воскресеньям она больше не бывает, хотя их бублики с изюмом просто божественны. Теперь Энни ходит в булочную Фроджера. Она как раз покупает там пончики (более или менее съедобные), когда гремит взрыв. Энни слышит его отчетливо, а ведь до булочной Золтанов целых одиннадцать кварталов! Взрыв из-за утечки газа уносит жизнь четверых, включая продавщицу, которая всегда укладывала бублики в пакет, аккуратно заворачивала и вручала Энни со словами: «По дороге не отрывайте, не то свежесть потеряют!»

Высыпавшие на улицу люди, заслонив глаза от солнца, смотрят на восток — именно там прогремел взрыв. Энни спешит мимо них, вперив глаза в тротуар. Не желает она видеть дым, зазмеившийся к небу после оглушительного «бум!», она и без того часто думает о Джеймсе, особенно бессонными ночами. На своей подъездной аллее Энни слышит, как в доме звонит телефон. Либо все выбежали смотреть на взрыв, либо звонок слышит она одна. Когда ей удается повернуть ключ в замочной скважине, телефон умолкает.

Сестра Энни, незамужняя Сара, оказывается дома, но почему она не подняла трубку, можно не спрашивать. Бывшая королева диско Сара Берник танцует на кухне под «Виллидж пипл». В руках половая щетка, глаза устремлены на экран телевизора, где идет реклама. Взрыв она тоже не слышала, хотя до булочной Золтанов отсюда куда ближе, чем от булочной Фроджера. Энни бросается к автоответчику, но в поле «сообщения» горит большой красный ноль. Сам по себе этот факт ничего не значит: многие звонят, однако сообщений не оставляют, только вот…

Набрав *69, Энни узнает, что последний входящий вызов поступил вчера в восемь сорок восемь. Она тут же набирает номер, с которого звонили, здравому смыслу вопреки надеясь, что в огромном, похожем на киношный Грэнд-Сентрал помещении Джимми сумел перезарядить телефон. Ему небось кажется, они общались вчера или пару минут назад. Он ведь сам сказал: «Время здесь выделывает всякие фокусы». Тот звонок снится Энни постоянно, и она уже не понимает, был ли он во сне или наяву. Она не рассказала о нем никому: ни Крэгу, ни своей матери, почти девяностолетней старухе с крепчайшим здоровьем и не менее крепкой верой в загробную жизнь.

«Виллилж пипл» с кухни заявили, что расстраиваться нет причины. Причины действительно нет, и Энни не расстраивается. Крепко держа телефонную трубку, она слушает, как телефон, номер которого назвал автоматический оператор службы *69, звонит раз, другой, третий… Энни стоит в гостиной, прижимая трубку к уху, а свободной рукой нащупывает брошь, приколотую над грудью с левой стороны, словно таким образом можно успокоить бешено стучащее сердце. Длинные гудки обрываются, и механический голос советует ей не упускать уникальный шанс и купить «Нью-Йорк таймс» по специальной цене.

Исповедален было три, над дверью второй горел свет. Желающих исповедоваться не оказалось: церковь пустовала. В витражные окна лились солнечные лучи, рисуя разноцветные квадраты на полу центрального прохода. Поборов желание уйти, Монетт храбро шагнул к еще открытой для прихожан кабине. Когда он закрыл за собой дверцу и сел, справа от него поднялась небольшая заслонка. Прямо перед Монеттом белела карточка, прикрепленная к стене синей канцелярской кнопкой. На ней напечатали: «ПОТОМУ ЧТО ВСЕ СОГРЕШИЛИ И ЛИШЕНЫ СЛАВЫ БОЖИЕЙ». [48] Римлянам: 3:23. Он давненько не исповедовался, но искренне сомневался, что подобная карточка является стандартной принадлежностью исповедальни. Более того, он сомневался, что развешивание подобных карточек соответствует Балтиморскому катехизису.

Из-за занавешенного непрозрачной сеткой окошка послышался голос священника:

— Как дела, сын мой?

На взгляд Монетта, вопрос прозвучал не совсем стандартно. Вопрос вопросом, но сначала Монетт даже ответить не сумел. Поразительно: хотел столько рассказать, а не мог вымолвить ни слова.

— Сын мой, ты что, язык проглотил?

И снова тишина. Слова были на месте, однако все до единого заблокировались в сознании. Абсурд, конечно, но Монетту представился засорившийся унитаз.

Расплывчатая фигура за сеткой шевельнулась.

— Давно не исповедовался?

— Да, — выдавил Монетт. Ну вот, хоть какой-то прогресс!

— Подсказка нужна?

— Нет, я помню. Благословите меня, отче, ибо я согрешил.

— Угу, ясно. Когда исповедовался в последний раз?

— Не помню. Давно, еще в детстве.

— Да не волнуйся ты! Это ж как на велосипеде кататься!

И опять Монетт не смог вымолвить ни слова. Едва он взглянул на пришпиленную синей кнопкой карточку, желваки заходили, ладони судорожно вцепились одна в другую и огромным побелевшим кулаком заскользили туда-сюда вдоль бедер.

— Сын мой, ты как, жив? Слушай, день-то не резиновый! Друзья ждут меня на ленч. Точнее, они должны принести ленч в…

— Отче, я совершил ужасный грех.

Теперь замолчал священник. «Немой» — вот оно, самое бесцветное слово на свете, подумал Монетт. — Напечатай на карточке, и с бумагой сольется».

Когда священник заговорил снова, его голос звучал по-прежнему спокойно, но чуть мрачнее и серьезнее.

— В чем твой грех, сын мой?

— Не знаю, — покачал головой Монетт. — Надеюсь, вы скажете.

Когда Монетт свернул с северного шоссе на Мэнскую автостраду, полил дождь. Чемодан лежал в багажнике, а кейсы с образцами товара — большие, неудобные, примерно в таких адвокаты носят вещдоки на процесс — на заднем сиденье, Один кейс был коричневый, другой черный, на обоих красовался тисненый логотип фирмы «Вольф и сыновья» — серый волк с зажатой в пасти книгой. Монетт работал торговым представителем на территории Новой Англии. Дело было в понедельник утром, минувшие выходные иначе как отвратительными и язык не поворачивался назвать. Жена Монетта перебралась в мотель, где поселилась явно не одна. Вскоре ее могли посадить в тюрьму, наверняка со скандалом, в котором супружеская неверность стала бы лишь малозначительной деталью.