Стивен Кинг - Иерусалим обреченный [= Жребий; Салимов удел; Судьба Салема; Судьба Иерусалима / Salem's Lot]

«Отче наш…»

— Нет! — вскрикнул Тони Глик, бросаясь вперед, — вы не бросите грязь на моего мальчика!

К нему протянулись руки, но опоздали. Он свалился в могилу и с жутким тяжелым стуком упал на гроб.

— Выходи оттуда, Дэнни, — кричал он.

— Ну и ну! — проговорила Мэйбл Вертс, сжимая черный платок. Глаза ее вежливо блестели, она откладывала все в памяти, как белки откладывают на зиму орехи.

— Дэнни, черт побери, прекрати валять дурака!

Отец Кэллахен кивнул двоим из прихода, но понадобилось вмешательство еще троих мужчин, в том числе Перкинса Джиллеспи и Нолли Гарднера, чтобы вытащить из могилы кричащего, пинающегося, воющего Глика.

— Дэнни, прекрати! Ты напугал мать! Я тебя высеку! Пустите! Пустите меня… где мой мальчик… пустите, суки… аххх, Бог…

«Отче наш сущий на небесах…» — снова начал Кэллахен, и другие голоса присоединились к нему, подбрасывая слова к безразличному куполу неба.

«…да святится имя Твое. Да придет царствие Твое, да будет воля Твоя…»

— Дэнни, иди сюда, слышишь? Ты слышишь меня?!

«…как на небесах, так и на земле. Хлеб наш насущный…»

— Дэнни-и-и-и!..

«И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим…»

— Он не умер, он не умер, пустите меня, вы…

«…и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого. Христос и Господь наш, аминь».

— Он не умер, — всхлипывал Глик. — Не может быть. Ему двенадцать всего… — он, мокрый от слез, вырвался из державших его рук и упал на колени у ног Кэллахена. — Умоляю, верните мне моего мальчика! Не дурачьте меня больше!..

Кэллахен мягко взял его голову обеими руками.

— Помолимся, — сказал он, чувствуя всхлипывания Глика.

«Боже, утешь этого человека и его жену в горести их. Очисти ребенка в водах крещения и дай ему жизнь новую. Да присоединимся мы однажды к нему и разделим навеки небесные радости. Молим об этом именем Иисуса, аминь».

Он поднял голову и увидел, что Марджори Глик упала в обморок.

Когда все ушли, Майк Райсон вернулся и устроился на краю еще не засыпанной могилы доесть последний бутерброд и дождаться Рояла Сноу.

Время подходило к пяти часам. Тени удлинились, на западе солнце уже скользило по верхушкам дубов. Этот скот Роял обещал вернуться не позднее четверти пятого, и где же он теперь?

Бутерброд был его любимый, с сыром. Нелюбимых у него не бывало — это одно из преимуществ холостяцкой жизни. Покончив с бутербродом, он отряхнул руки, сбрасывая крошки в могилу.

Кто-то за ним следил.

Он ощутил это вдруг и наверное. Он осмотрел кладбище расширенными глазами.

— Роял! Это ты, Роял?

Никакого ответа. Ветер вздыхал в деревьях, заставляя их таинственно шелестеть. В колышущейся тени ильмов у стены виднелось надгробье Губерта Марстена — и Майку вдруг вспомнилась собака Вина, висящая на железных воротах.

Глаза пустые и бесстрастные. Следят.

Успеть до темноты.

Он вскочил на ноги, словно кто-то громко окликнул его.

— Черт тебя побери, Роял.

Он сказал это вслух, но тихо. Он больше не думал, что Роял где-то здесь или что он вообще вернется. Майку придется закапывать могилу в одиночестве, и это займет много времени.

Может быть — до полной темноты.

Он принялся за работу, не пытаясь понять причину охватившего его ужаса, не пытаясь разобраться, почему не беспокоившая его никогда прежде работа теперь так пугала.

Двигаясь быстро и рассчетливо, он поднял с земли фальшивую траву и отнес ее в машину за воротами. Как только он вышел за пределы кладбища, отвратительное ощущение слежки исчезло.

Он взял в машине лопату, вернулся назад — и заколебался. Открытая могила как будто насмехалась над ним.

Оказалось, ощущение слежки пропадает, когда он не видит гроба. Перед глазами вдруг предстал Дэнни Глик, лежащий там на маленькой сатиновой подушке с открытыми глазами. Нет — это глупо. Глаза закрыли. Даже заклеили. Сколько раз он видел, как Карл Формен это делает. «Кому же захочется, чтобы труп подмигивал прихожанам, а?» — как-то сказал Карл.

Он набрал земли на лопату и бросил вниз. С тяжелым стуком земля упала на полированное красное дерево — и Майк вздрогнул. От этого звука ему стало тошно. Он выпрямился и рассеянно взглянул на разбросанные цветы. Чертовское расточительство. Если вам некуда девать деньги, отдайте их на борьбу с раком или какому-нибудь дамскому обществу, в конце концов. Хоть какая-то польза будет.

Он бросил еще лопату земли и опять остановился.

Еще одно расточительство — гроб. Отличное красное дерево, тысяча зелененьких, не меньше, а он здесь забрасывает его грязью. У Гликов не больше денег, чем у других, да и кто же заведет похоронную страховку на ребенка? Миль за шесть, наверное, ездили за ящиком, чтобы зарыть его потом в землю.

Еще лопата. Снова этот жуткий стук. Теперь земля почти закрывала гроб, но красное дерево просвечивало чуть ли не с упреком.

Брось смотреть на меня.

Тени уже сделались очень длинными. Он поднял глаза — и увидел Марстен Хауз с плотно закрытыми ставнями. Восточная стена — та, что первой здоровается с солнцем, — смотрела на железные кладбищенские ворота, где Док…

Он заставил себя бросить еще одну лопату земли.

Стук…

Часть земли соскользнула по бокам гроба, засыпаясь внутрь петель. Теперь, если кто-нибудь откроет крышку, раздастся резкий скрежущий звук, как от двери гробницы.

Не смотри на меня!

Он наклонился за следующей порцией земли. Мысли ворочались непривычно тяжело и вяло. Где это он читал о том техасском нефтяном короле, который завещал похоронить себя в новом «кадиллаке»? И ведь похоронили же. В машине за тыщи баксов, подъемным краном опускали.

Вдруг он пошатнулся и чуть не упал, слабо тряся головой. Кажется, он впал в какой-то транс. Чувство слежки усилилось. Он взглянул на небо и испугался — так мало там было света. Освещенным оставался только верхний этаж Марстен Хауза. На часах десять минут седьмого. Господи Иисусе, за целый час он бросил в яму только полдюжины лопат земли!

Майк взялся за работу, заставляя себя не думать. Земля уже не стучала, крышка гроба скрылась из глаз, и почва осыпалась по сторонам бурными ручейками, доходя уже почти до замка.

Он бросил еще две лопаты и остановился.

До замка?

Да зачем, во имя Бога, ставить замок на гроб? Они что, думают, кто-нибудь захочет внутрь? Надо полагать, так. Не воображают же они, что кто-то попытается выбраться наружу…

— Брось на меня таращиться, — сказал Майк Райсон вслух и вдруг почувствовал, что у него в горле застрял комок и наполнило внезапное желание бежать, бежать прочь отсюда, бежать всю дорогу до города! Ему понадобилось огромное усилие, чтобы подавить этот порыв. Чепуха! С кем такого не бывает, если работаешь один на кладбище. Как в дрянном фильме ужасов — засыпать землей двенадцатилетнего мальчишку с широко открытыми глазами…