Стивен Кинг - Иерусалим обреченный [= Жребий; Салимов удел; Судьба Салема; Судьба Иерусалима / Salem's Lot]

В церковь ходили только родные, но кладбищенская служба была открытой и туда собралась немалая часть города: одноклассники, любопытные, старики. Они приехали по Бернс-роуд длинной цепью, местами скрывающейся из глаз за очередным холмом. Фары всех машин горели, несмотря на солнечный день. За полным цветов катафалком и «меркурием» Тони Глика, в четырех машинах ехали родственники. Дальше вилась длинная процессия автомобилей: здесь были Марк Петри (к которому шли в ту ночь мальчики) с отцом и матерью; Ричи Боддин с семьей; Мэйбл Вертс в машине мистера Нортона (беспрерывно рассказывающая обо всех виденных ею похоронах вплоть до 1930 года); Ева Миллер, везущая в машине близких подруг Лоретту Старчер и Роду Керлс; Перкинс Джиллеспи с помощником Нолли Гарднером в полицейской машине; Лоуренс Кроккет с желтолицей женой; Чарльз Родс, угрюмый водитель автобуса, ездящий на все подряд похороны из принципа; семейство Чарльза Гриффина с Холом и Джеком — единственными отпрысками, оставшимися в доме; Пат Миддлер, Джо Крэйн, Винни Апшоу и Клайд Корлисс в машине Мильта Кроссена и многие другие.

Майк Райсон и Роял Сноу выкопали могилу рано утром. Как Майк вспоминал потом, ему показалось, что Роял был не в своей тарелке — необыкновенно тихий, почти унылый. «Видно, вчера со своим приятелем Питерсом заливали это дело до поздней ночи у Делла», — подумал Майк.

Пять минут назад, заметив катафалк Карла Формена на склоне холма в милях пяти по дороге, он распахнул широкие железные ворота, покосившись на острия решетки — ни разу он не смог от этого удержаться с тех пор, как нашел Дока. Потом вернулся к могиле, где ждал отец Дональд Кэллахен, пастор прихода в Джерусалемз Лоте, открыв книгу на детской похоронной службе. «Это у них называется третьей станцией, — вспомнил Майк. — Первая станция — в доме усопшего, вторая — в крохотной католической церкви Сент-Эндрю. Последняя станция — „Гармони Хилл“. Все выходят».

В груди у него слегка похолодело, когда он взглянул вниз на пучок яркой пластиковой травы, брошенный по обычаю на землю. Хотел бы он знать, зачем это делается. Трава выглядела тем, чем была: дешевой имитацией жизни, маскирующей тяжелые коричневые комья подводящей все итоги земли.

— Едут, отец, — сообщил он.

Кэллахен — высокий, с пронзительными голубыми глазами — начинал седеть. Райсон, хотя и не был в церкви с шестнадцатилетнего возраста, любил его больше всех городских священников. Джона Гроггинса, методиста, все считали лицемерным старым попом, а Раттерсон из церкви Святых Последних Дней отличался ленью, как медведь, застрявший в пустом улье. Кэллахен знал свое дело, он вел похоронную службу спокойно, утешительно и всегда недолго. Райсон сомневался, что его красный нос и проступающие на щеках сосуды происходят от молитв, но если Кэллахен и пил слегка, кто решился бы осуждать его за это? Мир так быстро летит в тартарары, что удивительно, как это еще все священники не в сумасшедшем доме.

— Спасибо, Майк, — сказал Кэллахен и взглянул на небо. — Сегодня будет тяжело.

— Я думаю… Как долго?

— Десять минут, не больше. Не собираюсь мучить родителей. Им еще предстоит многое.

— О’кей. — Майк отправился вглубь кладбища, собираясь перескочить через стену и позавтракать своими запасами в лесу. Он знал по опыту, что последняя фигура, которую опечаленные друзья и родственники стремятся видеть на похоронах, — это гробокопатель в перепачканных землей брюках.

Возле стены он задержался осмотреть упавшее надгробье. И внутри у Майка снова похолодело, когда он, перевернув камень, вытер грязь и прочел надпись:

«ГУБЕРТ БАРКЛЕЙ МАРСТЕН

6 октября 1889 — 12 августа 1939

Ангел смерти, держащий бронзовый светильник

у золотых дверей,

унес тебя в темные воды».

А ниже, почти стертое тридцатью шестью зимами:

«Дай, Боже, ему успокоиться».

По-прежнему обеспокоенный сам не зная чем, Марк отправился в лес посидеть у ручья и поесть.

Гроб медленно опустили в могилу. Марджори Глик в черном пальто и черной шляпе с вуалью, сквозь которую едва просвечивалось ее лицо, дрожала в поддерживающем объятии отцовской руки. Она вцепилась в свою черную сумочку так, как будто от этого зависела ее жизнь. Тони Глик с отсутствующим лицом стоял в стороне. Несколько раз во время церковной службы он оглядывался, словно не до конца веря в окружающее. Он выглядел как человек, который ходит во сне.

«Церковь не может развеять этот сон», — подумал Кэллахен.

Он брызнул святой водой на гроб и могилу, освящая их навеки.

— Помолимся, — сказал он ровно и мелодично, как говорил всегда, при свете или в темноте, пьяный или трезвый. Прихожане склонили головы.

«Господи Боже, милостью твоей жившие в вере находят вечный покой. Благослови эту могилу и пришли своих ангелов стеречь ее. Мы похороним тело Даниэля Глика, прими его душу к себе и позволь ему возрадоваться с твоими святыми навеки. Через Христа просим об этом Господа нашего. Аминь».

— Аминь, — пробормотали прихожане, и ветер унес это слово прочь. Тони Глик осматривался кругом безумными глазами. Жена его прижала платок к губам.

«С верой в Иисуса Христа мы благоговейно предаем земле тело этого ребенка в его земном воплощении. Помолимся с верой Господу, дарователю жизни, чтобы он воскресил это смертное тело к жизни вечной в обители святых».

Кэллахен перевернул страницу. Женщины в третьем ряду, стоявшие у могилы огромной подковой, стали громко всхлипывать. Где-то позади в лесу чирикнула птица.

«Помолимся за брата нашего Даниэля Глика Господу нашему Иисусу Христу, сказавшему: „Я — воскресение и жизнь. Верующий в меня будет жить, любой, кто верует в меня, никогда не претерпит смерти вечной“. Господи, ты оплакивал смерть Лазаря, друга твоего; утешь же нас в горести нашей. Молим о том, веруя».

— Господи, услышь нашу молитву, — отозвались верующие.

«Ты поднял смерть до жизни; даруй брату нашему Даниэлю жизнь вечную. Молим о том, веруя».

— Господи, услышь нашу молитву, — раздалось в ответ. В глазах Тони Глика что-то появилось, — может быть, откровение.

«Брат наш Даниэль омыт чисто во крещении, даруй ему заступничество всех твоих святых. Молим о том, веруя».

— Господи, услышь нашу молитву.

«Он вкусил от плоти и крови твоей; даруй ему место у стола в небесном царствии твоем. Молим о том, веруя».

— Господи, услышь нашу молитву.

Марджори Глик стала со стонами качаться взад-вперед.

«Утешь нас в горести нашей о кончине брата нашего; да будет вера нашим утешением, а вечная жизнь — нашей надеждой. Молим о том, веруя».

— Господи, услышь нашу молитву.

Он закрыл свой требник:

— Помолимся, как Господь научил нас.