Лорел Гамильтон - Обсидиановая бабочка

– Не совсем так; но если ты мне даешь советы насчет личной жизни, почему мне нельзя?

– Это не одно и то же, Эдуард. У Ричарда нет детей.

– Для тебя это такая большая разница?

– Большая, – кивнула я.

– Никогда не замечал за тобой таких материнских чувств.

– Их и нет, Эдуард, но дети – это люди, маленькие люди, заложники решений, которые принимают взрослые. Донна достаточно взрослая, чтобы сама делать ошибки, но когда ты ее раздавишь, ты детей тоже раздавишь. Я знаю, что тебе это все равно, а мне – нет.

– Я знал, что так будет. Я даже знал, как ты отреагируешь, хотя и не понимаю почему.

– Ну, ты предусмотрел больше, чем я. Я и представить себе не могла, что ты спутаешься с вдовой из «нью эйдж», да еще с детьми. Я считала, что ты всегда прикидываешь, сколько придется платить.

– Теду за это расплачиваться не придется, – сказал он.

– А Эдуарду?

Он пожал плечами:

– Для Эдуарда это просто еще одна потребность. Как еда.

Хладнокровная грубость этой фразы почти успокаивала.

– А вот это уже тот Эдуард, которого я знаю и боюсь.

– Боишься, и все-таки ты выступила против меня ради женщины, которую только что увидела, и двух детишек, которых даже не знаешь. Я вовсе не собираюсь никого из них убивать, и все же ты готова поставить мне ультиматум. – Он покачал головой. – Этого я не понимаю.

– И не понимай, Эдуард. Только знай, что так и есть.

– Я тебе верю, Анита. Ты единственный известный мне человек, кроме меня, который никогда не блефует.

– Значит, Бернардо и Олафу случается блефовать? – спросила я.

Он покачал головой и засмеялся, разрядив нараставшее напряжение.

– Нет, я тебе ничего о них не скажу.

– Почему? – спросила я.

– Потому, – ответил он и почти улыбнулся.

Я глянула на его непроницаемый профиль.

– Тебе это нравится. Ты заранее радуешься моей встрече с Олафом и Бернардо.

Я даже не пыталась скрыть удивление в голосе.

– Как и радовался твоей встрече с Донной.

– Хотя и знал, что я разозлюсь, – уточнила я.

Он кивнул.

– Это выражение твоего лица почти стоило смертельной опасности.

Я покачала головой:

– Эдуард, ты начинаешь меня тревожить.

– Только начинаю? Наверное, теряю хватку.

– Ладно, не рассказывай о них. Расскажи об этом деле.

Он заехал на парковку. Я поглядела вперед и увидела над нами стены больницы.

– Это и есть место преступления?

– Нет.

Он въехал на свободную стоянку и заглушил двигатель.

– И что это значит, Эдуард? Почему мы приехали в больницу?

– Здесь выжившие.

– Выжившие? – Я широко открыла глаза.

Он посмотрел на меня.

– Оставшиеся в живых.

Эдуард открыл дверцу, но я удержала его за локоть.

Эдуард медленно повернулся и посмотрел на мои пальцы, схватившие его обнаженную руку. Он долго и неодобрительно не отводил взгляд, но этот фокус я и сама умею проделывать. Если человек дает понять, чтобы его не трогали, то собеседник, который не собирается применять насилие, обычно отпускает. Я не отпустила, вцепившись ему в локоть, но чтобы не было больно и он бы понял: так легко от меня не избавиться.

– Эдуард, рассказывай. Кто выжил?

Он перевел взгляд с руки на мое лицо. Так и хотелось сорвать с него очки, но я сдержалась. Глаза его все равно ничего не выдадут.

– Я тебе говорил, что есть раненые, – сказал он как ни в чем не бывало.

– Нет, ты не сказал. Ты говорил так, будто никто не выжил.

– Мое упущение, – ответил он.

– Черта с два. Ты любишь напускать таинственность, но это уже начинает утомлять.

– Отпусти мою руку.

Это он произнес как «привет» или «доброе утро» – без малейшего нажима.

– Если отпущу, ты мне ответишь?

– Нет, – сказал он все тем же приветливым голосом. – Но если ты устроишь здесь состязание, кто круче, Анита, я буду вынужден заставить тебя меня отпустить. Тебе это не понравится.

Голос его не изменился, даже улыбка на губах была та же. Но я отпустила его и медленно отодвинулась на сиденье. Если Эдуард говорит, что мне не понравится, я ему верю.

– Рассказывай, Эдуард.

На лице у него засияла широкая и открытая улыбка.

– Называй меня Тед.

И эта сволочь вылезла из машины! Я осталась сидеть, глядя, как он идет через парковку. Он остановился на краю, больница была от него на той стороне узкой дороги. Эдуард снял очки, засунул их дужкой за ворот рубашки и выжидательно обернулся к машине.

Он вполне заслужил, чтобы я не вышла. Заслужил, чтобы я вернулась в Сент-Луис и оставила его самого расхлебывать кашу. Но я открыла дверцу и вышла. Почему, спросите вы? Во-первых, он просил меня помочь, и в конце концов он все мне откроет – в своей садистской манере. Во-вторых, я хотела знать, что же смогло пробить это хладнокровие и напугать его. Я хотела знать, а в любопытстве кроются и сила, и слабость. Чем оно окажется на этот раз, пока что неясно. Я бы поставила на слабость.

Больница Санта Люсии была огромной, и на этом здании, единственном из виденных мною в Альбукерке, не лежал отпечаток юго-запада. Просто типичная больница – большая и угловатая. Может быть, больницу не собирались показывать туристам. Что ж, им повезло.

Тут даже было вполне мило, но все-таки больничная атмосфера чувствуется. В нее я попадаю, только когда что-то не так. Единственным на этот раз светлым моментом было то, что в палате не я и не кто-то из моих знакомых.

Мы находились в длинном белом коридоре с множеством закрытых дверей, но перед одной из них стоял полисмен в форме. Интуиция ли подсказывала, но я была уверена, что эта палата нам и нужна.

Эдуард подошел к полисмену и представился. Он классно изображал из себя рубаху-парня, безобидного и разбитного, но только несколько сдерживающего свою жизнерадостность – больница все-таки. Эдуард и полисмен сразу поняли друг друга, что уже не предвещало никаких проблем.

Полисмен окинул меня взглядом через плечо Эдуарда. Он выглядел молодо, но у него были холодные и серые коповские глаза. На этой работе надо немного повариться, только тогда глаза у тебя станут пустыми. Но он смотрел на меня слишком долго и внимательно. Почти чувствовалось, как тестостерон всплывает на поверхность. Этот его вызывающий вид говорил, что он то ли не уверен в своей мужественности, то ли в своей, так сказать, полицейскости, то ли он слишком недавно служит. Не новичок, но и недалеко от него ушел.

Если он думал, что я съежусь под пристальным взглядом, его ждало разочарование. Я спокойно улыбнулась ему, взгляд у меня был равнодушный и почти скучающий. Подвергаться осмотру – это не из числа моих любимых занятий.

Он моргнул первым.

– Лейтенант там. Он хочет ее видеть перед тем, как впустить.

– А зачем? – спросил Эдуард все тем же приятным голосом.