Алексей Атеев - Код розенкрейцеров

Коломенцев застонал и перевалился на спину. Шляпа слетела с его красивой седой головы и упала к подножию монументальной кровати. Ах, если бы это была голова! Да, читатель! Благороднейший мукомол потерял всякий вкус к жизни. В эту минуту больше всего ему хотелось умереть, чтобы не видеть собственного позора.

Вдруг он вспомнил! В голове словно забухали паровые молоты, тело обдало холодом. Он действительно залез в сумку. Коломенцев даже вспомнил свои ощущения, когда осторожно открывал застежку на ридикюле. Страх, восторг, упоение собственной смелостью. Он сделал это сознательно. Он хотел обобрать сердобольную гражданку.

Все внутри сжалось. Он не мог даже стонать. В подобных ситуациях есть только один способ остаться честным. Самоубийство. Эта мысль пришла словно извне. Еще раньше, в булочной, она вертелась где-то на окраине сознания, а вот теперь выкристаллизовалась отчетливо и страшно. Именно!!! Вот он, выход! Коломенцев приподнялся и сел. У него хватит решимости на поступок. Но хорошо сказать, хватит. А как? Каким то есть образом? Будь у него пистолет или хотя бы охотничье ружье… Пуля разносит затылок, брызги крови и мозга на бархатных шторах, на стенах… Честно и благородно… В лучших традициях русского дворянства. Но ведь он не дворянин. А купечество? Как кончало счеты с жизнью оно? Тоже стрелялось. Лучшие, конечно, представители. А он – лучший! Или нет? Он задумался. Какая, собственно, разница, лучший или не лучший? Все равно ведь пистолета у него нет. Еще какие способы существуют? Можно вскрыть вены. Этим способом кончали счеты с жизнью в его молодости разные студентишки-неврастеники, докторишки и прочие разночинцы. Довольно мерзко и, кажется, болезненно. Бритвой по запястью, плоть расползается как холодная телятина под ножом… А перед этим ложатся в ванну. Почему в ванну? Ах да. Если рука будет не в воде, кровь свернется и кровотечение постепенно прекратится. Кажется, кто-то из древних таким образом расстался с жизнью. Кажется, Сенека, римский философ-стоик. Стоикам, конечно, проще. Итак, бритва. Бритва у него есть. Но ванна… Она общая. Допустим, он совершит акт суицида в общественной ванне. А как воспримут его поступок соседи?

Он представил себя голого, в кровавой воде. Сбежится вся квартира: Сералиона Вильгельмовна, Надя, 3ахар Захарович, малолетний Бориска, Зойка, Матильда Карловна, старуха Лепешинская, тетя Клара Угрюмова, Спиридон, ее муж. Да и из других квартир прибегут. Еще бы! Событие!

Будут обсуждать. Мол, попался на воровстве, обокрал благородную гражданку. Потом начнут извлекать тело. Его передернуло – непристойное зрелище. А не дай бог, ворвутся в ванную, когда он еще будет жив. Тогда и вовсе позор.

Еще способы?

Отравление.

Ну, это и вовсе глупость. Чем травиться? Сулемой, как курсистки? Мышьяком? А может, уксусной эссенцией? Тетя Клара Угрюмова как будто травилась эссенцией, когда ее Спиридон загулял с татаркой Флюрой. Пойти, что ли, проконсультироваться?

Бред! Бред!!!

Остается один простой и верный способ – петля. Конечно, несколько примитивно… И по-плебейски! А вдруг не получится? Он где-то читал, что при самоубийстве через повешение возможно повреждение шейных позвонков без дальнейшей смерти. И тогда всю оставшуюся жизнь будешь ходить с кривой шеей. Потом, говорят, во время повешения происходят самые неприятные вещи: недержание мочи, кала… А еще эрекция. Отвратительно! И все-таки… Петля – самое подходящее решение.

Коломенцев вскочил о кровати и заметался по комнате. Глаза лихорадочно перебегали с одного предмета на другой. Неужели все это – ложе под балдахином, которое он с таким трудом сумел построить, именно построить!.. Эти кресла, письменный стол и книги… Главное – книги! Неужели они останутся, a его не будет… Кому все достанется? Скорее всего растащат соседи, а еще вернее – выбросят на помойку. Вдобавок посмеются, разглядывая его любимые вещи. Скажут: «Барина из себя корчил, а сам по чужим сумкам шарил».

Впрочем, чего жалеть вещи, ведь себя он не жалеет. Столько в жизни пришлось потерять, стоит ли переживать о груде хлама.

Он упал в кресло и обхватил голову руками. В своей долгой жизни он несколько раз оказывался в безвыходной ситуации, когда казалось – жить дальше не стоит. Но никогда еще он не был так близок к осуществлению этого, как сейчас. Да и то… Все бессмысленно… все утло и отвратно… Не лучше ли разом поставить точку? Точку! Жирную и четкую. И как же это осуществить? Хватит ли решимости?

Нужна веревка. Но у него нет веревки. Одолжить у соседей? Вздор! Зачем подводить людей? А может, подходит галстук? Он распахнул створки платяного шкафа. Галстуков у него целая коллекция. Выбирай любой. Вот хоть этот, с павлиньими глазками. Предел безвкусицы, так он считал, но это подарок. Тем более подарок женщины. Он вдруг вспомнил ее ласковые руки, только руки, ничего больше. «Где вы теперь, кто вам целует пальцы?» – всплыли строки из романса Вертинского. Коломенцев повертел галстук, отшвырнул его прочь. Ерунда, ерунда!.. Галстук не выдержит веса тела. А может, выдержит? Он же шелковый. Нет, не выдержит…

Вздор! Вздор!

Взгляд наткнулся на несколько ремней, висевших среди галстуков. Вот хотя бы этот, из крокодиловой кожи. Он купил его когда-то в Сан-Паулу. Отличная вещица. Ремень наверняка не лопнет. Коломенцев попробовал разорвать кожу – куда там! Добротная работа, и пряжка шикарная, из настоящего серебра. Вещь! Значит, решено, для самоубийства он использует именно ремень.

Так! Теперь куда его приспособить? Он заозирался по сторонам. Ничего подходящего. Как же быть? Только крюк, на котором держится люстра. Что же. Сойдет и он. К чему теперь люстра? Долой! Теперь – на что встать? Стол он в одиночку не подтянет, слишком громоздок. Кресло?

Он подтащил кресло, залез на него, попытался дотянуться до крюка. Нет, слишком низко, да и неустойчиво. Он – Коломенцев – привык все делать основательно. Вешаться – так уж на совесть. Как же быть? Но что подумают соседи? Да, вопрос. Или пойти попросить у тети Клары Угрюмовой табуретку? Лампочку, допустим, вкрутить нужно.

Он побежал на кухню. Там, как ни странно, никого не оказалось. Игорь Степанович схватил первую попавшуюся табуретку и поволок ее к себе. Поставил под люстрой, залез, сорвал осветительный прибор, потянул за крюк. Вроде держится крепко. Он спустился и снова заметался по комнате, продолжая сжимать в руке ремень из крокодиловой кожи.

В эту минуту своим растерзанным видом и ремнем он напоминал разгневанного отца семейства, собравшегося устроить нерадивому ребенку суровую экзекуцию. Но старый мукомол намеревался устроить экзекуцию самому себе.

И тут словно прозрение нашло на Игоря Степановича, он снова уселся в кресло и попытался собраться с мыслями.