Алексей Атеев - Демоны ночи

Автобусы медленно покатили по главной аллее, и Павел поразился, сколько здесь покоится военных. Полковники и генералы, Герои Советского Союза и полные кавалеры ордена Славы словно встали в последнем строю, и здесь, однако, соблюдая субординацию. В первом ряду только боевые и заслуженные, чьи имена в свое время знала вся страна. Летчик-испытатель Марк Галлай, генерал-лейтенант Белов, генерал армии Кривда и затесавшийся меж ними литератор Феликс Чуев. Из лежащих на кладбище вояк можно было бы сформировать не одну дивизию.

Проехав довольно приличное расстояние от ворот, автобусы свернули на боковую улицу и вскоре остановились. Двери распахнулись, народ повалил на улицу. Павел дождался, пока салон полностью опустел, и тоже вышел. Теперь нужно как следует запомнить место. Вначале по главной аллее метров четыреста, потом поворот. Там, кажется, стоял памятник какому-то Герою Советского Союза… Черный мраморный куб венчала голова в летном шлеме. Это он хорошо запомнил – голова в шлемофоне… Главное, найти какой-нибудь характерный памятник или редкую фамилию.

Павел двинулся вслед за остальными, стараясь держаться позади всех. Наконец движение масс замедлилось. Шедшие впереди встали. Павел тоже остановился и заозирался по сторонам. Внимание его привлек скромный железный памятник с пятиконечной звездой на вершине. «Музыка Вера Михайловна», – прочитал он фамилию усопшей. От этой Музыки метров десять влево. Вот еще один отличный ориентир – большой крест из серого гранита. А дальше свежую могилу, обложенную венками и цветами, найти не составит труда.

Издали послышались невнятные голоса, потом о доски гроба застучали комья земли. Павел не стал дожидаться, когда толпа повалит назад, он потихоньку повернулся и пошел к автобусам.

Доехав со всеми до школы, где должны были состояться поминки, Павел отделился от провожавших и пошел к ближайшей станции метро. Только сейчас он почувствовал, насколько голоден. Возле входа толкались продавцы сигарет, сладостей и прочей чепухи. Павел купил у интеллигентного вида старушки хрустящий, сочащийся жиром пирожок с ливером и смачно зажевал. Но от одного пирожка голод только усилился, поэтому возле своего дома он зашел в гастроном, взял пачку пельменей и… совершенно неожиданно для себя четвертинку водки.

Помяну убиенную душу, словно оправдываясь, произнес он про себя. Дома сварил пельмени, выпил полстакана и завалился на тахту. Настроение несколько поднялось. Ему уже не казалось странным собственное поведение, напротив, Павел жаждал новых приключений, нисколько не сомневаясь, что они вот-вот начнутся.

Зевая во весь рот, он все же снял трубку и набрал номер Бурышкина.

– Докладываю. Дислокацию места упокоения Эльвиры Борисовны разведал, покойницу помянул, жду дальнейших указаний.

– Вы что же, выпили? – удивленно спросил Никифор.

– Немного. А что, нельзя? Я замерз на этом кладбище, как цуцик, и сейчас собираюсь соснуть.

– Но вы вечером поедете с нами?

– Ну, раз обещал… Ведь без меня вы не найдете могилу.

– Где вы живете?

Павел назвал свой адрес.

– Значит, так. В двадцать три ноль-ноль, на Тверской, напротив памятника Пушкину. На углу, возле армянского гастронома. Знаете? Мы с Катей подъедем на такси. Договорились?

Павел что-то сонно промычал и повесил трубку.

В начале одиннадцатого он пробудился. Ощущая себя свежим и выспавшимся, Павел пошел на кухню, попил чаю и стал одеваться. Он уже предвкушал, как этот старый идиот вместе со своей азиатской подругой будет посрамлен.

– Ты куда на ночь глядя? – удивленно спросила мать.

– На задание, – сообщил Павел, натягивая кожаную униформу.

– Какое еще задание в такой час? К этой, своей небось собрался… Так и говори!

– Не к своей, а работать.

Мать хмыкнула, но ничего больше не сказала.

На улице было сыро, шел не то дождь, не то снег, пешеходов почти не наблюдалось, но поток машин по-прежнему нескончаем.

Павел доехал с пересадкой до «Пушкинской», по подземному переходу вышел на Тверскую улицу и взглянул на часы. До одиннадцати оставалось пять минут. На Тверской, как всегда, оживленно. Зазывно сверкали роскошные витрины, прохаживались в ожидании клиентов продрогшие проститутки, прямо возле подземного перехода какие-то кавказцы распивали вино. Павел встал возле обочины. Минут через пятнадцать перед ним притормозило такси, расположившийся на переднем сиденье Бурышкин призывно махнул рукой, приглашая садиться. Павел плюхнулся рядом с Катей, и машина покатила вперед. В сплошном потоке транспорта медленно миновали Садовое кольцо и выскочили на Кутузовский проспект.

Все молчали. Катя дремала, Бурышкин, памятую прошлую поездку, решил до времени о делах помалкивать, да и таксист попался неразговорчивый. Наконец Никифор не выдержал, молчание давалось ему с трудом.

– Как прошли похороны? – осведомился он у Павла.

– Обычно, – отозвался молодой человек. – Рассказывать, собственно, нечего.

Бурышкин вновь замолчал. Темы для светской беседы явно не находилось. Наконец он выдал:

– На Троекуровском у меня много знакомых лежит: Семен Черенков – полярник, Капитонов – адмирал, Казанжи Сашка – альпинист… Хорошие все ребята.

– А вы, Никифор Митрофанович, где себе местечко подыскали? – ехидно спросил Павел.

– Типун вам на язык! – с нарочитым испугом произнес Бурышкин. – Я пока помирать не собираюсь. А вообще на кладбище гнить не намерен. В худшем случае – кремация.

– А в лучшем?

– Хотел бы быть погребенным в морской пучине. Чтоб и следа не осталось. Или где-нибудь в горах, на леднике… Как там у Хемингуэя? «На вершине Килиманджаро лежит труп леопарда. Зачем он туда забрался?» Вот и я хочу, как этот леопард, среди вечных снегов.

Таксист крякнул.

«Напыщенный болтун, – подумал Павел, и ему стало смешно. – С кем я связался».

– Вы же, Никифор Митрофанович, мечтаете о славе, – со всей серьезностью, на какую был способен, заметил он. – Какая же слава, если даже могилы не будет? Перед чем прикажете преклонить колени в час юбилея?

– Да мало ли великих, от которых и следа на земле не сыщешь? А их по сей день помнят. Помнят и благоговеют перед ними!

– Назовите хоть одну фамилию! – неожиданно встрял таксист.

– Пожалуйста. Художник Верещагин.

– Эвон, куда хватили! После него картины остались.

– Так я и говорю. Не могилка важна, а память.

– Пример, я считаю, неудачный, – возразил таксист. – Вот если бы вы мне назвали человека, после которого не сохранилось ничего материального, а его вспоминают.

– Да ради бога. Герострат!

– Это который какой-то там храм сжег?

– Именно он.

– Пример с отрицательным знаком.

– Да какая разница?! Помнят же!