Линкольн Чайлд - Книга мертвых

Что за восхитительная ирония! Этот человек, Антуан Пендергаст, убил твою родную сестру, чтобы продлить собственную жизнь – и, как оказалось, твою тоже! Это человек, которому ты обязана всем! Ты знаешь, скольким детям пришлось проститься с жизнью, чтобы он смог создать свой эликсир и ты получила бы возможность наслаждаться чрезмерно затянувшимся детством? Ты родилась нормальной, Констанс, но благодаря дяде Антуану стала уродом. Ты ведь сама себя так назвала, правда? Урод.

Но теперь, моя дорогая обманутая Констанс, ты больше не сможешь отгонять от себя эту мысль. Ты больше не сможешь приписывать все воображению, не сможешь объяснять все иррациональным страхом в те ночи, когда раскаты грома не дадут тебе заснуть. Ведь самое ужасное, что это правда: твою сестру убили, чтобы продлить твою жизнь. Я знаю, потому что дядя Антуан перед смертью сам рассказал мне об этом.

Да, мне довелось несколько раз беседовать с этим пожилым джентльменом. Разве я мог не искать встреч с дорогим родственником, у которого такая интересная история, а взгляды на жизнь удивительно похожи на мои собственные? Одна только мысль о том, что он был жив все эти годы, придавала энергии моим поискам, и я не успокоился, пока наконец не напал на его след.

Он быстро меня раскусил и, естественно, постарался сделать так, чтобы наши с тобой пути никогда не пересекались. А в качестве платы за мое обещание не искать с тобой встреч с удовольствием поделился со мной своим, надо сказать уникальным, способом изменить этот порочный мир.

Он подтвердил, что у него имеется эликсир для продления жизни, хоть и не сообщил мне его рецепт. Милый дядя Антуан, я искренне скорбел, когда он умер: мир с ним был таким забавным! Но ко времени его убийства я уже был слишком занят собственными делами и не сумел помочь ему избежать этой горькой участи.

Итак, я спрашиваю еще раз: как тебе жилось в этом доме все эти долгие-долгие годы вместе с убийцей твоей сестры? Я, например, даже не могу себе этого представить. Неудивительно, что твоя психика так неустойчива. Неудивительно, что мой брат опасается за твое душевное здоровье. Все эти годы вдвоем с ним… А может, со временем ваши отношения с Антуаном стали, так сказать, более интимными? Но нет, это невозможно. Я был первым обладателем этой сокровищницы, дорогая Констанс, – физические доказательства не вызывают сомнений. Но ты любила его. Без сомнения, ты любила его.

И с чем же ты теперь осталась, моя бедная несчастная Констанс? Мой драгоценный падший ангел… Служанка братоубийцы и супруга убийцы собственной сестры… Даже воздухом, которым ты дышишь, ты обязана ей и остальным жертвам Антуана. Разве ты заслуживаешь того, чтобы продолжать это странное существование? И кто будет оплакивать тебя, когда ты умрешь? Мой брат? Нет. Он лишь вздохнет с облегчением. Рен? Проктор? Смешно! Я тоже не буду по тебе скорбеть. Ты была лишь игрушкой. Загадкой, которую я разгадал слишком быстро. Коробкой, в которой ничего не оказалось. Животной похотью. Поэтому позволь мне дать тебе совет и знай, что это единственный раз, когда я был с тобой абсолютно честен.

Соверши благородный поступок. Покончи со своей ненормальной жизнью.

Вечно твой,

Диоген.

P.S. Меня поразила глупость, с какой ты пыталась совершить самоубийство в прошлый раз. Надеюсь, теперь ты знаешь, что вены нельзя резать поперек запястья: нож задевает сухожилия. Для более действенного результата нужно сделать продольный надрез – между сухожилиями. Всего один надрез – медленно, сильно и, главное, глубоко. А что касается моего собственного шрама… Разве не удивительно, какого эффекта можно добиться с помощью воска и театрального грима?»

Прошло долгое, невообразимо долгое мгновение, прежде чем Констанс взяла в руки предназначавшийся ей подарок. Она развернула оберточную бумагу – очень медленно и осторожно, словно внутри могла лежать бомба. Но там оказалась красивая полированная шкатулка розового дерева.

Так же медленно она подняла крышку. Внутри, на пурпурном бархате, лежал старинный скальпель с ручкой из пожелтевшей слоновой кости и блестящим лезвием. Протянув указательный палец, Констанс осторожно погладила ручку – она была холодной и гладкой, – потом вынула скальпель из шкатулки и, положив его на ладонь, поднесла к свету. Зеркальная поверхность лезвия сверкнула, словно искусно ограненный алмаз.

В тот момент, когда погас свет, Смитбек стоял у стола с закусками и так и замер, не донеся до рта устрицу. На долю секунды зал погрузился в полную темноту, но тут же послышались глухие щелчки и ряды флуоресцентных трубок под потолком зажглись, залив все вокруг призрачным зеленоватым светом.

Смитбек огляделся по сторонам. Большинство випов уже находились в гробнице, но в зале оставалась вторая очередь, и здесь также нашлось немало любителей выпить и закусить. Столпившись вокруг столов с угощением, они довольно спокойно отреагировали на кратковременное отключение электричества.

Пожав плечами, Смитбек поднес устрицу ко рту и всосал соленый, еще живой скользкий комок. Причмокнув от удовольствия, он взял с тарелку другую устрицу, готовясь проделать ту же процедуру, как вдруг услышал выстрелы.

Всего их было шесть, и они доносились откуда-то из темноты в противоположной части зала. Стреляли через равные промежутки времени из крупнокалиберного пистолета. Снова послышались глухие щелчки, и аварийное освещение погасло. Смитбеку не понадобилось много времени, чтобы понять, что происходит нечто необычное и из этого может получиться неплохой материал. Зал теперь освещался только свечами, расставленными на столиках с закусками. Послышались встревоженные голоса; обстановка в помещении медленно накалялась.

Смитбек посмотрел туда, откуда раздались выстрелы, и вспомнил, что в том конце зала есть дверь и через нее в течение всего вечера входили и выходили сотрудники музея и охранники. Предположив, что за дверью, должно быть, находится диспетчерская, откуда осуществляется управление всем происходящим в гробнице Сенефа, он стал следить за ней и вскоре увидел хорошо знакомого ему человека. Вышедший из диспетчерской д’Агоста на этот раз был в штатском, но все равно выглядел как коп.

Смитбек узнал и человека, шедшего рядом с ним: Рэндалл Лофтус, известный режиссер. Журналист увидел, как они подошли к группе операторов с телекамерами, и вдруг почувствовал укол тревоги, вспомнив, что его жена Нора находится в гробнице и, возможно, в абсолютной темноте. Правда, там полно охранников и полицейских, так что с ней, конечно же, ничего не случится.

В зале явно что-то происходило, и его долг журналиста был выяснить, что именно. Вот д’Агоста пересек зал, разбил застекленный ящик с противопожарным оборудованием и достал из него топор. Смитбек вынул из кармана карандаш с блокнотом и записал все, что увидел, указав точное время. Д’Агоста подошел к кабелю, занес топор над головой и со всей силы опустил его вниз, вызвав бурю негодования со стороны Лофтуса и операторов Пи-би-эс. Не обратив на них никакого внимания, д’Агоста с топором в руке вернулся в маленькую комнату в дальнем конце зала и закрыл за собой дверь.