Дин Кунц - Слезы дракона

Снова обернулась к своему разбитому "доджу". Все в порядке. Посмотрела в другой конец улочки, затем бросила взгляд на густо поросшую сухим кустарником и огромными эвкалиптами, со стволов которых клочьями свисала отслоившаяся кора, лощину на противоположной стороне дороги. Она боялась не только угонщиков машин, но и тех из жителей района, которые могли бы ополчиться против того, что она рылась в их отбросах. Но больше всего она боялась полицейского который с недавнего времени стал досаждать ей. Нет. Hе полицейского. А нечто, выдававшее себя за полицейского.

Эти странные глаза, это веснушчатое и доброе лицо, которое могло в одно мгновение превратиться в страшное мурло какого-нибудь кошмарного чудища…

Религией Джанет Марко был страх. Еще ребенком едва появившись на свет и, как все дети, удивленно на все взиравшая и радовавшаяся жизни, она уже познала на себе тяжкую длань этого жестокого вероисповедания. Родители ее были алкоголиками, и регулярное причащение крепкими напитками вызывало в них сатанинский гнев и порочную склонность к садизму. И они энергично вдалбливали в крохотное существо основные догматы и таинства культа страха.

Она познала только одного бога, и бог этот не был ни человеком, ни олицетворением какой-нибудь природной стихии; ее богом была власть, и тот, кто обладал ею, автоматически возводился в ранг божества.

И потому ничего удивительного не было в том, что, едва став совершеннолетней и сбежав из-под родительской опеки, она тотчас стала рабыней Венса Марко, деспота с манией величия, нещадно колотившего ее. К тому времени она уже была преданной послушницей жертвенности и нуждалась в угнетении. Венс был бездельником, лежебокой, пропойцей, картежником и бабником, но, когда требовалось подавить в жене всякое желание возроптать против него, действовал умело и энергично.

В течение восьми лет они исколесили почти все западные штаты, никогда не задерживаясь на одном месте более шести месяцев, пока Венсу удавалось кое-как сводить концы с концами - впрочем, не всегда честным путем. Он был против того, чтобы у Джанет завелись подруги. Оставаясь для нее единственным живым существом, с которым она вынуждена была постоянно общаться, он безраздельно властвовал над ней; некому было даже советом подвигнуть ее на восстание против него.

Пока она была ему рабски покорна и всем своим видом и существом выказывала это, побои и издевательства были не столь жестокими, чем когда она стоически переносила их, тем самым лишая его удовольствия лицезреть ее страдания и боль. Бог страха предпочитал зримые доказательства преданности своего апостола, как, впрочем, и христианский Бог любви. Извращенным образом страх сделался ее единственным убежищем и надежной защитой от более диких и жестоких побоев.

И так могло продолжаться до тех пор, пока она не превратилась бы в забившееся в свою нору и вечно трясущееся там от страха несчастное, затравленное животное… но явился Дэнни И спас ее. После рождения ребенка она начала бояться и за него, и за себя. Что станет с Дэнни, если в какую-нибудь из ночей Венс зайдет слишком далеко и в алкогольном угаре забьет ее насмерть? Как сможет Дэнни, такой крохотный и совершенно беспомощный, выжить? Временами она больше боялась за Дэнни, чем за себя, - что, казалось, должно было бы только увеличивать бремя страха, а самом деле странным образом высвобождало ее от него. Венс не сумел в полной мере осознать тот акт, что теперь он был не единственным живым существом в ее жизни. Ребенок самим своим существованием служил поводом к неповиновению и родником, подпитывавшим ее храбрость.

И все же у нее никогда недостало бы смелости сбросить с себя иго рабства, если бы Венс не посмел поднять руку на мальчика. Год тому назад он, вдрызг пьяный, ввалился ночью в полуразвалившийся, с выгоревшим от солнца желто-коричневым газоном домик, который они снимали где-то на задворках Тусона. Весь пропахший пивными парами, потоми, духами какой-то женщины, Венс просто так, ради собственного удовольствия, избил Джанет. Четырехлетний Дэнни был слишком мал, чтобы суметь защитить свою мать, но достаточно взрослым, чтобы почувствовать, что обязан это сделать. Выскочив на шум как был, в пижаме, мальчик бросился с кулаками на отца. За что тот стал нещадно колотить его, сбил на пол и стал пинать ногами до тех пор, пока перепуганный насмерть ребенок в слезах не выскочил из дома во двор.

Джанет безропотно снесла побои, но позже, когда оба, и муж и сын, уснули, она пошла на кухню и взяла с полки, висевшей на стене рядом с печкой, нож. Впервые - а может быть, и в последний раз - в жизни не испытывая никакого чувства страха, она вернулась в спальню и вонзила нож Венсу сначала в горло, затем в грудь и в живот. Он проснулся от первой же нанесенной раны, попытался было позвать на помощь, но захлебнулся собственной кровью. Сопротивлялся он тщетно и недолго.

Удостоверившись, что Дэнни в своей комнате не проснулся, Джанет обмотала тело Венса окровавленными простынями. Стянув этот импровизированный саван бельевой веревкой у лодыжек и шеи, она потащила мертвеца через дом к наружному выходу на кухню и далее через задний двор.

Высоко висевшая в небе луна то заволакивалась тучами, величаво плывшими, словно старинные галеоны, на восток то вновь ярко светила, но Джанет не опасалась что кто-то из соседей может ее заметить. На этом участке соединявшего несколько штатов шоссе хибары отстояли друг от друга довольно далеко, а в ближайших к ним домах слева и справа не светилось ни единого огонька.

Подстегиваемая ужасной мыслью, что полиция может отобрать у нее Дэнни, как мог бы это сделать Венс, она, не останавливаясь ни на минуту, проволокла труп через весь участок земли, окружавший их дом, и углубилась в ночную безлюдную пустыню, растянувшуюся на многие километры вплоть до дальних отрогов гор. Дорогу ей то и дело преграждали густые заросли мескита, плотные шары перекати-поле, зыбучие пески и отвердевшие, как кремень, участки глинистого сланца.

Когда из- за туч выплывал яркий, но холодный лик луны, окрестности принимали угрюмый и враждебный вид, испещренный резкими черно-белыми полосами. В одном из мест, где тень была непроницаемо густой, - в сухом русле, пробитом в сланце за многие столетия паводковыми водами, - она и оставила бездыханное тело своего мужа.

Содрав с мертвеца простыни, закопала их неподалеку, но не стала рыть могилу для трупа в надежде, что ночные хищники быстрее обдерут мясо с костей, если тело останется непогребенным. Как только обитатели пустыни обглодают и склюют подушечки на пальцах Венса, а солнце и стервятники довершат начатое, то его личность можно будет установить только по записям у зубных врачей. А так как Венс редко обращался за помощью к дантисту, и притом никогда к одному и тому же, то у полиции исчезнут все источники информации о ее муже. Если повезет, то труп могут обнаружить лишь в следующий сезон дождей, когда ссохшиеся останки, изуродованные до неузнаваемости, вместе с кучами другого мусора прибьет где-нибудь к берегу в сотнях миль отсюда.