Дин Кунц - Слезы дракона

- С вами, людишками, - натужно сипел бродяга, - ужасно весело играть в кошки-мышки.

Гарри в последний раз приказал ему не двигаться. Но тот и не думал подчиниться его приказу, подходя все ближе и ближе. Десять футов, восемь, шесть…

Гарри открыл огонь, мягко нажимая на спуск, стремясь не дать отдаче увести дуло револьвера от цели; выстрелы - один, другой, третий, четвертый… - оглушительным канонадным эхом отдавались в маленькой спальне. Он знал, что все пули поразили цель, три из них попали в туловище, четвертая, с расстояния чуть более вытянутой руки, угодила в основание шеи, круто развернув голову бродяги назад, как у клоуна в цирке.

Но бродяга не рухнул на пол, не отшатнулся к стене, только дергался при каждом выстреле. Рана от пули, с короткого расстояния попавшей в шею, была ужасной. Пуля, видимо, прошла насквозь, вырвав сзади клок тела, раздробив или напрочь срезав в этом месте позвоночник, но совершенно не видно было никакой крови, ни фонтана, ни струйки, ни даже единой капельки, словно сердце бродяги уже давно перестало биться и кровь, застыв, отвердела в его жилах. И он неуклонно продолжал надвигаться на Гарри, и остановить его было так же невозможно, как невозможно остановить разогнавшийся скорый поезд, и он врезался в Гарри, и от мощного удара у того перехватило дыхание, а бродяга, оторвав от пола и подняв в воздух, по инерции пронес его через дверь и с такой силой пригвоздил к стене, что у Гарри громко щелкнули зубы и, как теннисныий мячик, вылетел из руки револьвер.

Боль, словно японский складной веер, начавшись внизу спины, мгновенно распространилась по всему телу. В какое-то мгновение ему показалось, что он теряет сознание, но ужас не позволил ему сделать этого. Пригвожденный к стене, с нелепо болтающимися в воздухе ногами, оглушенныи ударом, от которого осыпалась штукатурка, он был беспомощен, как котенок, зажатыи в железных тисках своего противника. Не потеряв сознание, он теперь надеялся, что сумеет полностью прийти в себя и попытаться придумать хоть что-нибудь, чтобы спастись, все, что yгoднo, пойти нa любую хитрость, уловку, любой трюк, могущий на какой-то миг отвлечь от него внимание бродяги.

Тот, всем телом навалившись на Гарри, вплотную приблизил к нему свое кошмарное лицо. Края багровых шрамов были обозначены линиями огромных, величиной со спичечную головку, пор, сплошь забитых какой-то грязью. Из расширенных ноздрей торчали пучки жестних черных волос.

Когда бродяга выдохнул воздух, то в нос Гарри шибанул такой сильный трупный смрад, словно разверзлась целая братская могила, и Гарри задохнулся от омерзения.

- Ну как, страшно, крошка? - прохрипел бродяга, и голос его нисколько не изменился от того, что в горле у него зияла огромная дыра и голосовые связки были либо разорваны, либо вообще вырваны с корнем. - Страшно, да?

Страх пронизывал Гарри до кончиков ногтей, он был бы полным идиотом, если бы не боялся. Никакие упражнения с оружием, никакая полицейская работа не могли подготовить его к встрече лицом к лицу с оборотнем, и он не стеснялся своего страха, был готов орать о нем на весь свет с любой самой высокой крыши, если бы бродяга потребовал это, но от забитого смрадом дыхания он и слова не мог вымолвить.

- Солнце взойдет ровно через одиннадцать часов, - напомнил ему бродяга. - Тик-так.

Что-то ползало и прыгало у него в бороде. Видимо, вши и блохи. Сильно встряхнув Гарри, он снова ударил его о стену. Гарри сделал попытку, выбросив вверх и в стороны обе руки, разжать захват бродяги. С таким же успехом он мог бы разжать бетонные объятия статуи.

- Сначала все, что любимо тобою, - прохрипел бродяга.

Затем, резко развернувшись, швырнул Гарри обратно через дверь в спальню.

Гарри тяжело шлепнулся на пол подле кровати.

- А потом ты!

Оглушенный, тщетно ловя ртом воздух, Гарри поднял глаза и увидел заполнившего собой весь дверной проем бродягу, внимательно наблюдавшего за ним. У ног его валялся револьвер. Он пнул его ногой, тот влетел в комнату и, крутанувшись пару раз, застыл неподалеку от того места, где лежал Гарри, но вне пределов его досягаемости.

В голове у Гарри мелькнула мысль, что он не успеет схватить револьвер до того, как бродяга снова кинется на него. Одновременно возникло сомнение: а стоит ли вообще пытаться делать это? Четыре выстрела в упор, четыре попадания - и никакого эффекта, никакой крови.

- Ты слышал, что я сказал? - властно прогремел голос бродяги. - Ты слышал, что я сказал? Слышишь меня, герой? А? - безостановочно стал повторять он один и тот же вопрос, все более распаляясь, и голос его становился все насмешливее и звучал все громче, громче, громче. - Слышишь меня, герой? Слышишь меня, слышишь меня, слышишь меня, слышишь, слышишь? Слышишь меня? СЛЫШИШЬ МЕНЯ? МЕНЯ, МЕНЯ, СЛЫШИШЬ, ГЕРОЙ, СЛЫШИШЬ МЕНЯ?

Тело бродяги мелко дрожало, лицо потемнело от гнева и ненависти. Он уже больше не смотрел в сторону Гарри, а куда- то вверх, в потолок, изрыгая: "СЛЫШИШЬ МЕНЯ, СЛЫШИШЬ МЕНЯ…" - словно кипевшая в нем ярость была столь огромной, что одного человека уже было недостаточно, чтобы излить ее на него, и что для этого требовался целый мир и даже много миров, и голос его то гудел набатным басом, то срывался на пронзительный визг.

Гарри, ухватившись за кровать, попытался встать на ноги. Бродяга поднял над головой правую руку, меж пальцев его с треском проскочила зеленая искра. Ладонь осветилась невесть откуда взявшимся светом, и неожиданно вся рука полыхнула огнем. Он тряхнул запястьем, и от ладони отделился огненный шар. Ударился о штору, и в мгновение ока та вспыхнула, как факел.

Глаза его уже не были больше кровавыми озерами. А превратились в огнедышащие топки; языки пламени, вырываясь наружу, лизали его брови и лоб, словно он был пустотелой фигурой человека, сплетенного из сухой лозы, внутри которой бушевал огонь.

Гарри уже вновь стоял на ногах. Колени его мелко дрожали. Ему хотелось поскорее убраться отсюда. Но охваченные пламенем шторы отрезали ему путь через окно. А в дверях неподвижно застыл бродяга. Бежать было некуда.

Но вот бродяга повернулся и снова тряхнул запястьем, словно фокусник, достающий из рукава голубя, и другой добела раскаленный шар, описав дугу, врезался в зеркальный комод и взорвался, как бутылка с горючеи смесью, распространяя вокруг себя пламя. Зеркало разлетелось на куски, от сильного удара треснула обшивка, повылетали ящики и огонь перекинулся внутрь комода.

Борода бродяги курилась дымом, из ноздрей вылетали искры. Его крючковатый нос вдруг покрылся пузырями и стал на глазах таять. Из открытого в крике рта раздавалось шипение, пощелкивание и потрескивание от неистово беснующегося огня. Из него вырвался целый каскад, сноп искр всех цветов и оттенков радуги, а вслед за ним показалось пламя. Губы его свернулись, как шкварки на сковороде, почернели и отслоились от тлеющих зубов.