Дин Кунц - Слезы дракона

- Он всякий раз изымал тебя из реального времени и снова и снова возвращал на кухню.

- Н-да. Шуточки юного дарования.

Конни предположила, что таким же образом в кухне Рикки Эстефана оказались все эти змеи и тарантулы. Скорее всего, во время предыдущей Паузы Тик-так набрал их в различных зоомагазинах, лабораториях, и даже в местах их обитания, а потом просто перетащил в бунгало. И тогда снова запустил время - отдельно для Рикки, - напугав его до смерти неожиданным появлением этих гадов в его доме.

Конни зашагала прочь от машины и, остановившись прямо посреди автостоянки, прислушалась к неестественной тишине ночи.

Было такое впечатление, что все в природе внезапно умерло - от переставшего вдруг дуть ветра до последнего человека, что вся планета превратилась в огромное кладбище, на котором трава, цветы, деревья и оцепеневшие фигуры людей обратились в гранитные скорбящие изваяния.

В последнее время у Конни несколько раз возникало острое желание бросить к чертям собачьим свою полицейскую работу и убежать в пустыню Мохаве, как можно дальше от людей. Ведя спартанский образ жизни, она сумела скопить относительно крупную сумму денег; уединившись в пустыне, она будет в состоянии довольно долго протянуть на них, ни в чем не нуждаясь.

Голые, безлюдные пространства, покрытые песком, обломками скал и поросшие низкорослым кустарником, мнились ей во много раз предпочтительнее современных городов.

Но покой мира Паузы намного отличался от покоя обожженной солнцем пустыни, где жизнь была в порядке вещей, а цивилизованный мир, каким бы ни был постылым, все же существовал где-то там, за горизонтом. Не прошло и десяти "неминут" кладбищенской тишины и неподвижности, как Конни уже тосковала по шальному разноцветью человеческого зверинца. Человек, как вид, от природы лжив, нечист на руку, завистлив, невежествен, жалостлив к самому себе, лицемерен, а его утопические видения часто приводили к массовому уничтожению людей - но, если он сам себя не уничтожит, всегда будет жива надежда, что он станет благороднее, научится отвечать за свои поступки, жить самому и не мешать жить другим и наконец разумно управлять Землей.

Надежда. Впервые в своей жизни Конни Галливер начала верить, что надежда сама по себе может быть именно тем, ради чего стоит жить и принимать мир таким, какой он есть.

Но Тик- так, пока жив, не даст этой надежде сбыться.

- Я эту суку ненавижу, как никого в мире, - вырвалось у нее. - Мне бы только дорваться до его глотки. Я его собственными руками придушу.

- Чтобы разделаться с ним, надо сначала остаться в живых, - резонно заметил Гарри.

- Ладно, пошли.

С первых мгновений им казалось, что самым верным решением было не стоять на месте в этом застывшем мире.

Если Тик-так намеревался и впрямь выполнить свои обещания пользоваться только глазами, ушами и головой, выслеживая их, значит, безопасность возрастала в прямой зависимости от того, насколько далеко они успеют убежать от него.

Мчась вместе с Конни по оцепенелым улицам города, Гарри был почти уверен, что этот сумасшедший сдержит свое слово охотиться за ними, используя обычные, естественные, средства поиска, и выпустит их из Паузы невредимыми, если, правда, не поймает их раньше, чем пройдет час времени. Несмотря на свои невероятные способности, этот парень был еще совершенно зеленым юнцом, несмышленышем, играющим во взрослые игры, а дети, как известно, зачастую относятся к играм намного серьезнее, чем к реальной жизни.

Понятно, что, когда он отпустит их души на покаяние, когда вновь будут пущены часы, время начнет свое движение с одного часа двадцати девяти минут первого ночи. До рассвета останутся все те же пять часов. И, если Тик-так вдруг решит играть в эту игру внутри игры по правилам, это еще вовсе не значит, что он откажется от своего намерения убить их на рассвете. То, что им удастся живыми выйти из Паузы, просто предоставит им возможность, что почти невероятно, попытаться самим найти и уничтожить его.

Но даже если Тик-так не выполнит своего обещания и использует какое-нибудь дополнительное, шестое, чувство, чтобы быстро их обнаружить, им казалось, что двигаться все же было гораздо предпочтительнее, чем без дела стоять на месте. Может, он и вправду нацепил на них какие-то средства психической наводки, о которых говорил Гарри; в таком случае, если он обманул их, он все равно найдет их, куда бы они не убежали. Но, постоянно находясь в движении, они, по крайней мере, будут чувствовать себя в относительной безопасности до тех пор, пока он их не поймает или не перекроет им все пути к отступлению, если сумеет разгадать их намерения.

Сворачивая с улицы на аллею и снова на улицу, они бежали через дворы с застывшими вокруг глухими домами, перепрыгивая через заборы, с ходу проскакивая детские площадки, и топот их бегущих ног был какой-то приглушенно-металлический, и каждая тень казалась им словно отлитой из железа, а неоновые огни реклам, не мигая, горели с таким удивительным постоянством, какого Гарри никогда в своей жизни не видывал, окрашивая тротуар в застывшие радужные тона.

Некоторое время они бежали вдоль остановленного временем бурного, узкого потока дождевой воды, разительно отличавшейся ото льда: она была чище и прозрачнее, чем лед, черной от окружающей ее ночи, усыпанной серебристыми блестками огоньков уличных фонарей, а не кристалликами изморози. К тому же поверхность потока была не плоской, как у замерзающих зимой рек, а покрыта рябью волн, водоворотов и стремнин. В тех местах, где на своем пути он разбивался о камни, в воздухе висели недвижные струи сверкающей воды, напоминая собой мозаичные панно, собранные из осколков стекла и стеклянных бусинок.

Несмотря на желание не стоять на месте, бежать очень долго они не могли: еще до того, как им пришлось начать с Тик-таком игру в кошки-мышки, они уже буквально с ног вaлились от усталости, ранее пережитого и многочисленных травм. Всякое новое усилие увеличивало все эти болячки в геометрической прогрессии.

Сначала им казалось, что двигаться в этом окаменевшем мире им так же легко, как в привычной для них обстановке, но вскоре Гарри заметил, что воздушное пространство за его спиной оставалось совершенно неподвижным. Как нож в масло входили они в воздух, и, как масло, тот просто расступался перед ними, не создавая никаких завихрений, и это означало, что объективно воздух значительно загустел, стал более плотным, чем субъективно они ощущали это. Скорость их могла быть значительно меньшей, чем они предполагали, и, следовательно, каждое их движение требовало гораздо больше усилий, чем им казалось.

Более того, Гарри чувствовал, что ранее выпитый им кофе и съеденные гамбургеры тяжело и недвижимо осели в желудке. И в груди его уже саднило от кислотных отрыжек типичного несварения желудка. Примечательным был и тот факт, что, чем дольше они бежали по этому гигантскому, величиной с целый город, мавзолею, тем необъяснимей и оттого многократно увеличивающими их страдания становились биологические реакции их организмов. Столь интенсивная и напряженная деятельность, казалось, должна была бы значительно разгорячить их, между тем им становилось все холоднее и холоднее. На теле Гарри не выступило ни единой капельки пота, даже холодного как лед. Пальцы ног и рук заиндевели так, словно он брел по льдам Аляски, а не бежал по морскому курортному городку в южной Калифорнии.