Александр Варго - Льдинка

Когда выпал шестой зуб и он нечаянно проглотил его, он еще пытался держаться. Спасибо Тиме, он всегда был рядом. Но не мог же он быть рядом все двадцать четыре часа в сутки? Да и какой прок от этого?

Его начали сторониться буквально на второй день, когда все это началось. Дильс уже не говорил о цинге – кретину было ясно, что это не цинга. Кроме Тимы, не избегала его общества только Злата, и он был безмерно благодарен ей за это. Но что она могла сделать? Никто из них не знал причину, по которой все это творилось с ним, а слова утешения, хоть и приносили кратковременное успокоение, не играли особой роли – процесс продолжался, жуткий и неумолимый.

Насколько он знал, Злата умерла. Когда он узнал об этом, то проплакал всю ночь. Она напоминала ему его мать.

Ногти продолжали осыпаться, кончики пальцев усыхали, как старые ветки, и медленно скручивались, фаланга за фалангой, словно стальная стружка. Становилось трудно ходить, и скоро он мог только ползать. Больше всего его страшило, что ни боли, ни еще каких-либо неприятных ощущений не было. Просто немного чесалось, и все.

Есть тоже не хотелось, поэтому и в туалет ходить не было особой надобности. Сегодня утром он всерьез подумал о самоубийстве. Только как это сделать? Ему даже собственные руки не подчиняются, о каком суициде может идти речь?! Правда, он слышал, что японские разведчики, попавшие во время войны в плен, как-то исхитрялись сами себе откусывать язык и умирали от болевого шока. Или просто захлебывались кровью? Впрочем, какая разница…

Он смутно помнил, что к нему положили связанного Артура, потом он каким-то образом исчез. И сейчас ему снова стало так горько, что слезы безнадеги полились из его глаз, точнее, только одного. Второй куда-то исчез, и он не видел им.

«Анто-о-о-он…» – вдруг услышал он тихий мурлыкающий голос.

Антон встревоженно заворочался, почувствовав, что голос довольно знакомый.

«Кто это?» – хотел спросить он, но из горла вырвалось лишь бессвязное мычание. Как ни странно, он был услышан.

«Твоя мама. Я пришла за тобой, ведь ты этого хотел?»

«Да!!!» – закричал Антон, получилось что-то вроде «У-а-а-а!»

«Так иди ко мне. Я давно жду тебя», – позвал его голос. Он был нетерпелив, этот голос, но Антон все равно не сомневался, что он принадлежит его матери. Он неуклюже выбрался из спальника, стараясь не смотреть на свои ужасные руки, подобные обгоревшим веткам дерева. И только высунул голову из палатки, тут же получил сильнейший удар, после чего потерял сознание.

Поскольку связанный Артур был в палатке с Антоном, Тима с Дильсом легли в другой.

Собственно, сна не было. Была черная кома, в которую ныряешь с замирающим дыханием, и когда чувствуешь, что кислорода в легких не хватает, идешь на поверхность. Это называлось пробуждением. Пробуждением в Белом Саване. Но это неважно.

Тима «вынырнул» на поверхность от воплей. Кто кричал – непонятно, все слилось в невообразимую какофонию и напоминало хор обезумевших волков. Он выполз наружу. Картина следующая – стоит Дильс с ружьем в руках. В его плече нож, вогнанный почти по самую костяную рукоятку. В нескольких метрах от него на земле что-то извивается, и только чуть позже Тима понял, что это Тух-Тух. Он корчился на земле, катаясь из стороны в сторону, и рычал, как раненый лев. Дильс отстрелил ему руку по локоть.

– У меня остался последний патрон, – сказал Дильс.

Тима поймал его озабоченный взгляд и понял. Конечно, он не будет тратить его на Тух-Туха, тем более что тому и так недолго осталось. Тима убедился в этом, когда подошел к нему ближе.

– Ингри, – позвал он его тихо, и норвежец повернулся к нему раздутым, как у утопленника, лицом. Глаза заполнены чем-то студенистым. Грязный свитер задрался, и теперь он мог разглядеть, что с ним происходит. И сразу подумал про обугленное бревно. Черное, с глубокими трещинами. Его кожа была такой же – спекшейся, черной и твердой, как копыто или пятка неандертальца, потрескавшейся, и в эти трещины можно спокойно просунуть монету (например, золотую, с изображением профиля Хъяц’нигунни), а внутри что-то зловеще краснело. Мясо, наверное. Тух-Тух выглядел так, будто его крутили на огромном вертеле и забыли вовремя перевернуть, вот он и подгорел слегка. Тима чувствовал зловоние, идущее от его тела, – запах смерти и разложения. Из отстреленной культи даже не шла кровь. Наверное, в этом человеке ее просто не осталось.

– Ты умираешь? Давай я перережу тебе глотку, – предложил Тима. – Сделаю тебе одолжение.

Тух-Тух схватил его за локоть здоровой рукой, и он увидел, что на ней не было пальцев, только два отростка с когтями. Тима рванулся назад, и клешня повисла у него на локте. Тима сбросил эту гадость на землю, когти сжались и замерли. Ха! Его кисть оторвалась, как крылышко вареного цыпленка!

– Ты до сих пор не понял, Тух-Тух, с кем имеешь дело, – сказал Тима. – ЕЕ нужно любить , тогда и с тобой будет все в порядке. Только любить не как, скажем, апельсин или игру в футбол. Любить больше всех, даже больше себя. Даже больше бога, хоть ты в него и не веришь. Как ты говорил? Любовь – это ведьма? Постарайся полюбить эту ведьму. Хотя тебе уже поздно.

Тух-Тух начал что-то говорить, но ему мешала губчатая масса, вылезающая из дыры, которую уже и ртом-то назвать было сложно. Великий Бродяга Севера, как он сам любил себя называть, прошел такой путь, нашел бесценный клад, и сейчас он умирал, корчась в судорогах, и его сильное, натренированное и выносливое тело было бессильно против чар Хъяц’нигунни.

Дильс спросил, где Артур. Тима ответил, что не знает, он ведь был связан. В палатке Артура не оказалось, как и Антона, и Дильс побрел к выходу, с остервенением сжимая в руках ружье. Нож так и торчал из его плеча.

Тима тоже заглянул в палатку. Перед входом он увидел обрывки веревки. Тима проверил вещи. Как грустно. Исчезла фляжка, на дне которой было немного спирта. Не нужно иметь много ума, чтобы понять, зачем Артур взял ее с собой.

Тима поспешил за Дильсом. Нужно догнать Артура.

– Ты скучаешь по родным? – спросил Дильс, и Тима удивился. Подобные вопросы не свойственны Дильсу.

– Есть немного.

– Когда мы вырвемся отсюда, я провожу тебя в тот дом. Ключи у меня с собой, – хихикнул Дильс. – Ты вернешься к себе и напишешь книгу о том, что здесь произошло. Это будет самая знаменитая книга, Тимофей. Ты станешь известным и богатым.

– Разве сейчас мы не богаты? – спросил Тима, и Дильс захрюкал, что, видимо, означало смех. Только сейчас Тима заметил, что он почти раздет, на нем рубашка, кальсоны, и он идет в носках. Тима тоже был легко одет – без шапки и в одном свитере. Но это уже было неважно.

Тима посмотрел на нож, рукоять которого вызывающе торчала из пропитанной кровью рубашки Дильса, тщетно пытаясь вспомнить длину лезвия. По его подсчетам, в теле Дильса сидело как минимум десять сантиметров закаленной стали.