Дин Кунц - Сумеречный Взгляд

Мы быстро домчались до главной дороги, повернули на север и вскоре добрались до автомобиля. Райа села за руль. Кэти устроилась рядом с ней. Я сел на заднее сиденье, зажав между колен револьвер полицейского. Я почти ожидал, что появятся гоблины и остановят нас, и был готов убрать их без раздумий.

Даже после того, как мы проехали не одну милю, я все еще слышал (в памяти) жуткие трепещущие вопли трех выродков — детей гоблинов.

Мы отвезли Кэти на бензозаправочную станцию и проехали с нею и с ремонтником обратно к ее автомобилю. Он моментально определил, что сели батареи — ситуация, к которой он подготовился, положив в кузов своего «Доджа» подходящую новую батарею перед тем, как выехать со станции. Он установил новую батарею прямо там, у обочины — света, который давала лампа, работающая от аккумулятора его грузовика, было более чем достаточно.

Когда «Понтиак» Кэти уже был отремонтирован, когда ремонтник уже уехал, получив деньги за свою работу, она посмотрела на нас с Райей, затем опустила свой загнанный взгляд на замерзшую землю у себя под ногами. Резкий ветер гнал маленькие белые облачка выхлопных газов, сбивая их в кучки у бампера машины.

— И что теперь, черт побери? — поинтересовалась она дрожащим голосом.

— Ты направлялась в Нью-Йорк, — напомнила ей Райа.

Та невесело рассмеялась.

— А ведь запросто могла бы сейчас направляться на небеса.

Мимо проехали пикап и сверкающий новый «Кадиллак». Водители покосились на нас.

— Давайте сядем в машину, — сказала Райа, поеживаясь. — Там нам будет тепло. К тому же в машине мы не будем выглядеть так подозрительно.

Кэти села за руль и повернулась так, что мне с заднего сиденья был виден ее профиль. Райа села на переднее сиденье рядом с ней.

— Я не могу продолжать просто так жить, как будто ничего не случилось, — сказала Кэти.

— Но ты должна, — возразила Райа вежливо, но настойчиво. — В этом-то и есть суть жизни — продолжать жить, как будто ничего не произошло. Само собой, не можешь же ты взять на себя роль спасительницы мира — не пойдешь же ты по улицам с мегафоном, крича на всех перекрестках, что демоны выдают себя за обычных людей и разгуливают среди нас. Все сочтут, что ты просто свихнулась. Все, кроме гоблинов.

— А уж они в два счета разделаются с тобой, — добавил я.

Кэти кивнула.

— Я знаю... знаю. — С минуту она молчала, затем жалобно произнесла: — Но... как я могу вернуться обратно в Нью-Йорк, обратно в «Барнард», не зная, кто человек, кто гоблин? Как я теперь смогу хоть кому-нибудь довериться? Как я смогу осмелиться выйти за кого-нибудь замуж, не зная наверняка, кто он? Может, он захочет жениться на мне, только чтобы мучить меня, чтобы иметь собственную игрушку. Ты понимаешь, о чем я, Слим, — так же, как твой дядя женился на твоей тете и принес несчастье и горе всей вашей семье. Как я могу иметь друзей, настоящих друзей, с которыми смогу быть открытой, прямой и честной? Понимаете? Мне хуже, чем вам, потому что у меня нет вашей способности видеть гоблинов. Я не могу отличить их от нас, поэтому мне будет казаться, что каждый — гоблин. И я буду так считать, потому что это единственное безопасное решение. Вы можете видеть их, отличать их от нашего рода, поэтому вы не одиноки, а мне придется быть одинокой, всегда одной, совсем одной, навеки и окончательно одной, потому что, если я доверюсь кому-то, это может означать мой конец. Одна... Что же это будет за жизнь?

Все, что она говорила, было очевидным, хотя я до последнего момента не отдавал себе отчет, в какой она ужасной западне. И выхода из этой западни не было, по крайней мере, так казалось мне.

Райа посмотрела на меня с переднего сиденья.

Я пожал плечами — не от безразличия, а от безнадежности.

Кэти Осборн вздохнула и содрогнулась, раздираемая отчаянием и страхом — двумя чувствами, которые нелегко испытывать одновременно. Последнее предполагает надежду, в то время как первое отрицает ее.

Помолчав еще с минуту, Кэти сказала:

— Я бы могла и мегафон в руки взять и попытаться спасти мир, даже если меня и упрячут в психушку, потому что я в любом случае туда попаду. В смысле... день изо дня, гадая, кто из окружающих меня — один из них, живя в постоянной подозрительности, — однажды за все это придется заплатить.

Кстати, даже и ждать недолго. Я быстро сломаюсь, потому что я по натуре экстраверт, мне нужно общение с людьми. Поэтому я очень скоро стану буйным параноиком и созрею для психушки. И меня туда упекут. А вы не думаете, что в штате любого подобного заведения, где люди заперты, беспомощны и легко могут стать игрушкой в руках персонала, должно быть полно гоблинов?

— Да, — ответила Райа, припомнив жизнь в детдоме, — несомненно. Да.

— Я не могу вернуться. Я не могу жить так, как должна бы жить.

— Есть выход, — сказал я.

Кэти повернула голову и поглядела на меня, больше с недоверием, чем с надеждой.

— Есть одно место, — продолжал я.

— Ну конечно, — подхватила Райа.

— Братья Сомбра, — сказал я.

А Райа пояснила:

— Ярмарка.

— Стать балаганщиком? — изумленно спросила Кэти.

Ее голос выдал легкое отвращение, на которое я нисколько не оскорбился и которое Райа, как я думал, тоже поняла. Мир нормальных всегда поддерживает иллюзию, что его общество — единственно верное. Поэтому он наклеивает на обитателей ярмарки — всех и каждого — ярлыки бродяг, общественных отбросов, неудачников, даже, возможно, воров. Мы, словно настоящие цыгане, пришедшие из Румынии, везде на плохом счету. И уж конечно, никто не станет получать две-три ученых степени в престижных университетах, приобретать глубокие познания в искусстве только для того, чтобы радостно забросить такое хлебное дело, как академическая карьера, ради жизни балаганщика.

Я не стал приукрашивать будущее, которое ждет Кэти Осборн, если она станет балаганщиком. Я выложил все как есть, чтобы она знала, на что идет, прежде чем принять решение:

— Тебе придется отказаться от преподавания, которое ты любишь, от научной жизни, от положения, которого ты добилась таким упорным трудом. Тебе придется войти в мир, почти такой же чужой для тебя, как древний Китай. Ты постоянно будешь замечать, что поступаешь, как нормальные, а разговариваешь, как простаки, поэтому остальные балаганщики будут с подозрением относиться к тебе, и тебе потребуется год или даже больше, чтобы полностью завоевать их доверие. Твои родные и друзья никогда тебя не поймут. Ты станешь белой вороной, объектом жалости, насмешек и бесконечных пересудов. Может статься, ты даже разобьешь родительские сердца.

— Точно, — подтвердила Райа, — зато ты сможешь присоединиться к братьям Сомбра и будешь знать, что среди твоих соседей и друзей нет гоблинов. Слишком многие из нас, балаганщиков, стати изгоями потому, что мы можем видеть гоблинов, и потому нам нужно убежище. Когда кто-то из них приходит к нам не как простак, который решил потратить свои денежки, мы расправляемся с ним быстро и без шума. Так что ты будешь в безопасности.