Дин Кунц - Сумеречный Взгляд

Хотя мы вскоре сократили разрыв между нами и полицейской машиной до менее чем четверти мили, мы не беспокоились, что гоблин-полицейский засечет нас. Здесь, в предгорьях, дорога вилась серпантином, так что он редко находился в поле нашего зрения больше чем несколько секунд. Это значило, что мы для него были просто парой светящихся вдали фар, и вряд ли он почуял бы в нас опасность. На каждой миле пути с полдюжины проездов — по большей части грязная земля, некоторые посыпаны гравием, еще меньшее число — щебенкой — отходили от дороги и пролегали среди покрытых ледяной коркой деревьев. Надо полагать, они вели к невидимым отсюда домам, поскольку у каждого поворота стоял, как на посту, почтовый ящик. Проехав четыре или пять миль, мы оказались на верхней точке крутого подъема и увидели внизу патрульную машину — она почти до нуля снизила скорость, сворачивая на один из таких проездов.

Не снижая скорости, чтобы не выдать себя, мы миновали поворот, где на сером почтовом ящике по трафарету была написана фамилия Хэвендал. Поглядев за ящик, я заметил в глубине туннеля из вечнозеленых деревьев стремительно уменьшающиеся в размерах красные габаритные огни. Они исчезали в прячущей их темноте — такой плотной и глубокой, что на минуту мои чувства дистанции, пространства (и равновесия) словно встряхнули и смешали: мне явственно показалось, что я в самом деле подвешен в воздухе, а патрульный автомобиль едет не по поверхности земли, а прямо подо мной движется вглубь, буравя проход к земному ядру.

Райа припарковала машину у дороги в двухстах ярдах от поворота в частные владения — там, где снегоуборочные машины транспортного департамента разгребли от обочины достаточно снега, чтобы обеспечить маневр.

Выйдя из машины, мы обнаружили, что с тех пор, как мы покинули супермаркет в городе, стало еще холоднее. Сырой ветер несся с высоких вершин Аппалачей, но ощущение было такое, словно он прилетел из куда более северных краев — из унылой канадской тундры, с пустынь арктического льда. Он обладал острым, чистым, озоновым ароматом, рождающимся на полюсе. На нас были замшевые куртки с подкладкой из искусственного меха, перчатки и утепленная обувь. И все равно нам было холодно.

Райа открыла багажник, подняла панель, под которой находилась запасная шина, и достала инструмент, свой формой напоминающий кочергу — один его конец представлял собой ломик, другой — торцевой ключ. Она подержала его на руке, как бы взвешивая. Заметив мой взгляд, она пояснила:

— Ну что ж, у тебя есть нож, а у меня вот это.

Мы направились к проезду, на который свернула полицейская машина. Этот туннель, образованный нависающими над головой деревьями, был черным и пугающим, как коридоры в ярмарочном балагане. Надеясь, что глаза скоро привыкнут к густому мраку, очень осторожно — места для засады здесь было предостаточно — я направился по узкой грязной тропе. Райа шла бок о бок со мной.

Комья смерзшейся земли и небольшие обломки льда хрустели у нас под ногами.

Ветер выл в кронах деревьев. Нижние ветви шуршали, терлись друг о друга и тихо потрескивали. Мертвый лес, казалось, имитирует жизнь.

Шум мотора черно-белого полицейского автомобиля не долетал до моего слуха. Очевидно, он остановился где-то впереди.

Пройдя примерно с четверть мили, я ускорил шаг, затем перешел на бег — не потому, что начал лучше видеть (хотя глаза уже привыкали к темноте), а потому, что внезапно у меня возникло ощущение, что у рыжеволосой осталось совсем немного времени. Райа не стала задавать вопросов, а просто ускорила шаг и побежала рядом.

Проезд был длиной примерно около полумили, и когда мы выбежали из обступивших нас деревьев на засыпанное снегом свободное пространство, где ночь была немного светлее, то оказались в пятидесяти ярдах от белого двухэтажного сборного домика. Свет мерцал почти во всех окнах первого этажа. Как бы там ни было, ночью этот домик производил впечатление очень уютного жилья. Лампа над передним крыльцом была включена, являя взору украшенные — почти в стиле рококо — перила с резными балясинами. Опрятные темные ставни тянулись по линии окон. Клубы дыма поднимались из кирпичной дымовой трубы, и ветер уносил их на запад.

Полицейская патрульная машина была припаркована перед домом.

Я не увидел никаких признаков копа и рыжеволосой.

Тяжело дыша, мы остановились там, где траурный задник темного леса еще создавал прикрытие, делая нас невидимыми для любого, кто посмотрит в окно.

В шестидесяти-семидесяти ярдах справа от дома находился большой амбар, с краев его двускатной крыши свешивались шапки сияющего снега. Он казался неуместным здесь, в предгорьях, где земля была слишком неровной и каменистой, чтобы ее можно было обрабатывать. Затем в тусклом свете я прочитал вывеску, намалеванную над двустворчатой дверью: «Яблочный пресс Келли». Позади дома, где земля поднималась вверх, рос фруктовый сад — все деревья выстроились ровным рядами, точно солдаты на плацпараде, точно похоронная процессия, с трудом различимая на покрытом снегом склоне холма.

Нагнувшись, я вытащил нож из ботинка.

— Лучше бы тебе тут подождать, — сказал я Райе.

— Чушь.

Я знал, что ее реакция будет именно такой, и меня растрогало и ее неизменное мужество, и стремление оставаться рядом со мной даже в минуту опасности.

Тихо, как мыши, и так же быстро мы прокрались по краю расчищенного проезда, согнувшись, чтобы использовать для маскировки сугробы старого, грязного снега. Через несколько секунд мы были возле дома. Выйдя на лужайку, нам пришлось двигаться медленнее. Снег был покрыт коркой наста, которая неожиданно громко заскрипела под нашими ногами. Однако, опуская ноги твердо и тихо, мы добились того, что скрип стал приглушенным и вряд ли мог быть услышан в доме. Сейчас резкий ветер — завывающий, шепчущий и бормочущий вдоль карнизов — становился скорее союзником, чем противником.

Мы прокрались вдоль стены.

В первом окне, сквозь тюлевые занавески, заполняющие щель между тяжелыми занавесями, я увидел гостиную — камин из старого кирпича, часы на каминной полке, мебель в колониальном стиле, отполированный сосновый пол, лоскутные коврики, картинки, развешанные на бледных полосатых обоях.

Следующее окно тоже было в гостиной.

Я никого не увидел.

Никого не услышал. Только многоголосый ветер.

Третье окно — столовая. Пусто.

Шаг за шагом мы двигались по насту.

В глубине дома закричала женщина.

Раздался тяжелый удар, что-то треснуло.

Уголком глаза я заметил, что Райа подняла свое оружие.

Четвертое, последнее на этой стороне, окно открывало вид в странно пустую комнату размером примерно двенадцать на двенадцать футов: только один предмет мебели, никаких украшений, никаких картинок, бежевые стены и бежевый потолок были покрыты полосами и пятнами ржаво-коричневого цвета. Серый, в пятнах линолеум на полу казался еще более выцветшим, чем стены. Странно, что эта комната могла находиться в том же доме, что и чистые, прибранные гостиная и столовая.