Дин Кунц - Сумеречный Взгляд

Это окно, обросшее изморозью по краям, было плотнее прочих закрыто шторами, так что у меня была только узкая щелка, через которую я мог исследовать помещение. Прижавшись лицом к стеклу, выжимая максимальную пользу из щелки между парчовыми занавесями, я все же мог видеть почти семьдесят процентов комнаты — включая рыжеволосую. «Спасенная» из своего сломавшегося автомобиля, раздетая донага, она сидела на жестком стуле с резной сосновой спинкой. Запястья были скованы наручниками за спинкой стула. Она находилась достаточно близко от меня, чтобы я мог разглядеть сеть голубых вен на бледной коже — и крупные мурашки. Ее глаза, глядящие на что-то, находящееся вне моего поля зрения, были расширены, в них застыло испуганное, дикое выражение.

Еще один глухой удар. Стена дома содрогнулась, словно с внутренней стороны в нее врезалось что-то тяжелое.

Дикий визг. На сей раз не ветер. Я мигом узнал его — визжащий крик разъяренного гоблина.

Райа, как видно, тоже распознала его, потому что из ее уст вырвался тихий звук отвращения.

В комнате, лишенной мебели, я увидел демона, метнувшегося из дальнего угла. С ним произошла метаморфоза, он больше не скрывался в человеческом обличье, но я знал, что это тот полицейский, которого мы преследовали. Стоя на всех четырех лапах, он двигался с обычной пугающей грацией, на которую его грубые конечности, плечи и бока — все в узлах деформированной костной ткани — казались неспособны. Злобная собачья голова была низко опущена. Острые, как иглы, зубы и клыки ящера были обнажены. Раздвоенный крапчатый язык непристойно скользил взад-вперед по пупырчатым черным губам. Свиные глазки, красные, горящие, полные ненависти, были неотрывно обращены на беспомощную женщину, которая, судя по ее виду, была на грани помешательства.

Внезапно гоблин отвернулся от нее и побежал через всю комнату, по-прежнему на всех четырех лапах, как бы намереваясь протаранить головой стену. К моему изумлению, он вместо этого вскарабкался по стене, легко пересек комнату под потолком, быстрый, как таракан, развернулся на смежную стену, пересек ее наполовину и снова очутился на полу, замерев наконец перед связанной женщиной и поднявшись на задние лапы.

Зимняя стужа проникла в глубь меня и унесла тепло из крови.

Я знал, что гоблины быстрее и проворнее многих людей — по крайней мере, людей, не наделенных моими сверхъестественными способностями, — но мне никогда не доводилось наблюдать подобного представления. Возможно, потому, что я редко видел гоблинов в уединении их жилищ, где они, может быть, постоянно ходят по стенке, — откуда мне знать. А в тех случаях, когда я убивал этот род, я обычно убивал быстро, не оставляя им возможности ускользнуть по стенам и потолкам, оказаться вне моей досягаемости.

Я думал, что знаю о них все, но сейчас я снова был поражен. Это обеспокоило и встревожило меня, потому что я не мог не задаться вопросом: какие еще скрытые возможности имеются у них? Еще одна подобная неожиданность, которая свалится мне на голову в самый неподходящий момент, может стоить мне жизни.

Я был серьезно и основательно напуган.

Но испугался я не только дьявольской способности гоблинов карабкаться на стены, точно ящерица: я боялся еще и за женщину, прикованную наручниками к спинке стула. Спустившись со стены и встав на ноги, гоблин открыл моему взгляду еще кое-что, чего я прежде не видел, — отвратительный фаллос, длинный, около фута, торчащий из чешуйчатого обвислого мешка, в котором он прятался в невозбужденном состоянии. Он был изогнутый, как сабля, толстый и порочно остроконечный.

Тварь намеревалась изнасиловать женщину прежде, чем разорвать ее в клочья когтями и зубами. Очевидно, гоблин решил овладеть ею в своем чудовищном облике, а не в обличье человека, поскольку в этом случае ее ужас будет сочнее, ее полнейшая безнадежность приобретет изысканную пикантность. Им не могло двигать желание оплодотворить ее — чужое семя не оплодотворило бы человеческое лоно.

К тому же жестокое убийство было неизбежным и очевидным. Почувствовав внезапную болезненную слабость, я вдруг понял, почему в этой комнате не было мебели, почему она так отличалась от остальных комнат в доме и что за ржаво-коричневые пятна слой за слоем покрывали пол и стены. Это была скотобойня, место для разделки туш. И других женщин приводили сюда, выставляли на осмеяние, на забаву, устрашали и унижали, а затем разрывали на куски просто ради удовольствия. Не только женщин. И мужчин. И детей.

Неожиданно мне явились отвратительные психические видения предстоящего кровопролития. Ясновидческие образы исходили от забрызганных кровью стен. Они, казалось, проецируют себя на стекло перед моими глазами, как будто окно было экраном в кинотеатре.

Невероятным усилием воли я прогнал эти излучения из своего сознания, со стекла, обратно в стены скотобойни. Я не мог поддаться им сейчас. Если видения поразят меня, как удар, я ослабею и не смогу помочь женщине.

Отвернувшись от окна, я безмолвно скользнул к углу дома, уверенный, что Райа последовала за мной. По пути я снял перчатки и сунул их в карман куртки, чтобы орудовать ножом со своим обычным умением.

Позади дома ветер крепче хлестнул по нам — здесь он скатывался прямо с возвышающейся над домом горы, — лавина ветра, сырого и пронизывающего. За несколько секунд руки у меня замерзли, и я понял, что должен побыстрее проникнуть в тепло дома, иначе утрачу проворство, которое потребуется, чтобы точно метнуть нож.

Ступени заднего крыльца обледенели. Лед сковал швы и стыки. Они скрипели и трещали под нашими ногами.

С балюстрады свешивались сосульки.

Пол крыльца тоже заскрипел под подошвами.

Задний вход находился с левой стороны дома. Я открыл алюминиево-стеклянную дверь. Пружинные петли чуть скрипнули.

За этой дверью была дверь, ведущая в дом. Она тоже была незаперта. Гоблины редко используют замки, потому что в них генетически заложена ограниченная способность к страху. Кроме того, они почти совсем не боятся нас. Охотник не дрожит перед кроликом.

Мы с Райей вошли в идеально прибранную кухню, словно сошедшую с картинки журнала «Домоводство». Теплый воздух благоухал ароматами шоколада, печеных яблок и корицы. Каким-то образом сам порядок на кухне, ее обычность делали ее еще более зловещей.

На кухонном столе, справа от входа, стоял на проволочной подставке домашний пирог, а рядом с ним — поднос, полный небольших булочек. Бесчисленное количество раз я видел, как гоблины едят в ресторане. Я знал, что им необходима пища, как и любому живому существу, но я никогда и представить себе не мог, чтобы они выполняли какие-либо человеческие домашние обязанности, вроде выпечки булочек и пирогов. В конце концов, они были психическими вампирами, питающимися нашей физической, умственной и эмоциональной болью, а с учетом отвратительно «сытной» диеты человеческой агонии, которую они себе регулярно позволяли, другая еда казалась излишней. Я и в мыслях не держал представить их сидящими за приятным ужином в своих уютных домах, расслабляясь после дня кровопролития, пыток и тайного терроризма. При мысли об этом мне стало нехорошо.