Ярослав Гжендович - Пыль и пепел или рассказ из мира Между

Перед тем я едва пережил встречу с одним, а теперь их было пятеро.

Вот только сейчас я сам был упырем, и в моих жилах пылал огонь.

Я убил первую женщину, которую полюбил за очень долгое время. Я терял ради нее голову, а она оказалась всего лишь приманкой. Ее вообще не существовало. Была чем-то совершенно иным, что продало меня чудовищам, потому я ее и убил. Вот только я еще не совсем полностью это осознал. Пока же чувствовал исключительно бешенство, и это меня спасло.

Я вскочил на горящее возвышение, увенчанное столбом и окруженное кольцом гудящего огня, отскочил от него, как с трамплина, и напрыгнул сверху на ближайшего Плакальщика. С ним я столкнулся, как с гранитным менгиром, он схватил меня, будто анаконда, вот только он не выдержал наскока, и мы оба свалились на землю. Я перекатился через него и пару раз ударил тесаком. Что-то это дало, потому что я услышал громкий, звериный рык. Он поднялся, продолжая меня удерживать: за шею и блокируя руку, и все время вопил. Я пробросил ладони между его плеч, заблокировал локти снизу, притянул к себе и грохнул лбом в отверстие капюшона, в темноту, туда, где должно было находиться лицо.

Не знаю, во что я там попал, но впечатление было таким, словно лбом я вляпался в миску с ледяной ртутью. Он отпустил меня, и тогда я подскочил и глубоко вонзил лезвие в клубок тряпья, что одновременно было тонким, будто паутина, и твердым, словно сталь. Рычание противника сменилось высоким писком, похожим на визг зарезаемой свиньи. Плакальщик ударил наотмашь, выбрасывая меня на метр в воздух, и я почувствовал, как под моей спиной разламывается на куски толстая, гранитная плита надгробия.

Такое столкновение должно было бы превратить мое тело в мешок внутренностей и переломанных костей, но вместо этого раскололось надгробие, словно бы было гипсовой подделкой.

И даже этот чудовищный удар я почувствовал как столкновение с боксерской перчаткой. Сегодня я был сплошной яростью. И согласился с тем, что я не живу, впрочем, это меня не слишком-то и волновало. Я поднялся с надгробной плиты, раскидывая в стороны куски гранита.

Тот, с которым я дрался, уже валялся на земле, будто пустая ряса. Клубок черных, измятых тряпок. Очередной как раз приблизился ко мне, только он не перемещался тем моментальным, размазанным движением, который я видел на монастырском внутреннем дворе. Просто бежал, зато быстро. Я прыгнул в его сторону, что его удивило; он был уверен, что я стану убегать. При этом я нырнул под его руку и прыгнул щучкой прямо перед собой, где на камнях двора в круге света от костра лежал мой черный обрез.

Пальцами он схватил мою ногу, словно клещами. Я грохнулся лицом вниз, но смог подползти еще чуть-чуть и стиснуть пальцы на ореховой древесине рукоятки, выпиленной из когда-то красивого приклада.

Я перевернулся, и тогда он с хохотом, будто слон, наступил мне на грудь.

— Где книга?! — в очередной раз прозвучало сзади. — Не следует больше погружаться в пучину!

Державший меня Плакальщик протянул к моему лицу руку, которую внезапно охватил огонь, словно бы тот погрузил ее в бензине. Я поднял трясущийся обрез, только тот не обратил на это внимания. Дураком он не был. Видел же, что я выстрелил в ведьму из обоих стволов, и видел, что у меня не было шанса перезарядить оружие.

— Пеккатор, — пронзающим голосом зашипел он.

При этом он схватил меня за лицо горящей ладонью, я услышал треск горящей бороды, шипение прижигаемой кожи. Почувствовал чудовищную боль и еще большее бешенство.

Я нажал на оба спусковых крючка еще до того, как он смог меня коснуться.

Сегодня я был только гневом, в моей крови горел напалм.

А огонь шествовал за мной.

Двойной выстрел хлестнул по двору, монах подскочил на метр в воздух и рухнул навзничь. Капюшон его исчез в облаке горящей неоновым сиянием рубиновой крови.

Я схватился на ноги и бросился бежать в сторону кладбища. Перескочил надгробие, вот просто так, будто перепрыгивал садовую лавочку, затем следующее. Мир выглядел странно, несколько размазанный и с преувеличенным контрастом; я видел висящие в воздухе камешки гравия, убегающие из-под моих ног.

Они мчались за мной, словно подхваченные ветром куски черной пленки. Я повернулся, поднимая обрез. Их тут же смело, они исчезли, прячась за надгробиями, приседая за мраморными фигурами. До них уже дошло, что это не охотничья двенадцатка.

Мы не на охоте. Мне не нужны патроны, заполненные порохом, с целыми капсюлями, пыжом и пулями. Сейчас это эманация боевой части моего разума. Патроны я меняю, когда те заполняются демоном, когда я пленяю его в средине или отбираю у него часть энергии. Это не просто обрезанное ружье, переделка из английской двустволки фирмы Stanwell & Norberts. Это Ка оружия. И выглядеть оно может как финка, как покрытая знаками кость или обрез. Это эманация моего разума.

Я выстрелил раз, в сторону ближайшего преследователя. Бетонная ангелица, вздымающая к небу ладони и лицо с выражением подозрительно сексуального экстаза, неожиданно потеряла голову в туче пыли и свалилась на того, кто скрывался за памятником.

Не сегодня.

Перескакивая стенку, я только увидел, как тот, наибольший, который даже не задал себе труда двинуться с дворика, вытягивает ладони из рукавов и раскладывает руки, а из-за его спины один за другим выбегают до невозможности худые псы, мумии доберманов, удерживающиеся в целости только лишь благодаря стальным скелетам.

За стену они выскочили, когда я уже был на дороге.

Я выстрелил дважды и попал в одного, превращая в облако черного дыма, словно капли туши в молоке. Почувствовал отдачу, когда полоса мрака исчезла, всосанная в ствол. Я переломал обрез, придерживая большим пальцем целый патрон, и позволил, чтобы ледяная, покрытая инеем гильза полетела в коляску мотоцикла.

Я развернулся и рванул в сторону дома, взбивая облако пепла. Только тогда до меня начало доходить, что случилось.

Я ехал домой.

Я представлял собой сплошное отчаяние, а изнутри меня переваривал огонь

Ехал я молча, изнутри и снаружи. Опираясь на руль, я чувствовал между бедрами вибрации могучего, семисотпятидесятисантиметрового двигателя Марлены и глядел на то, как фара заглатывает дорогу. Я был Тем, Кто Едет. Не больше.

И в голове гудело то же, что и всегда.

Пепел и пыль.

Как только я подъехал к дому, то сразу же увидел, что дела обстоят паршиво. На стенах, двери и окнах должны были гореть зеленым и желтым огнем мои защитные знаки, которые я нарисовал Ка охры и оленьей крови, как меня научил Сергей. Мои ястребы, солнца и волки. Знаки, видимые только в мире Между, которые превращали мой дом в непреодолимую твердыню. Его защищали Ка, делая так, что никакое здешнее существо не могло бы его видеть. Там были горящие предупреждающим багрянцем символы, похожие на те, что я видел в доме Патриции.