Ярослав Гжендович - Пыль и пепел или рассказ из мира Между

Ладонью я заглушил из жестяное звяканье и остолбенел.

Патриция лежала посреди салона, нагая, с широко разбросанными руками и ногами, как человек с рисунка Леонардо да Винчи, среди стоящих вокруг свечей и масляных ламп, расставленных, где только было можно. Откинутая голова, рассыпавшиеся вокруг нее черные волосы, спутанные, словно чернильный клубок, выпущенный перепуганной каракатицей. Вывернутые назад глаза, заполненные слепой белизной. Следы густой, белой пены вокруг губ, стекающей к шее.

Я подскочил к ней, чтобы охватить Патрицию руками, кричать, приводить в себя. Чтобы хоть что-то делать. Это инстинкт.

И остановился на полушаге, с чувством, словно бы проглотил собственное сердце. Я видел, как у меня изо рта клубами выходит пар.

Патриция левитировала в воздухе. Низко, сантиметрах в десяти от пола, она словно бы лежала на невидимом матрасе. Голый паркет под ней, освобожденный от скатанного в сторону ковра, покрывали символы, тщательно вырисованные разноцветными мелками. Как у Леонардо. Окружность, в ней пятиконечная звезда, описывающая распятый силуэт, но вокруг были символы странного алфавита, которых инженер из Флоренции, скорее всего, не нарисовал бы. Одно запястье Патриции было оплетено четками, бусины которых свешивались вниз и колыхались под левитирующим телом. Телом, тоже покрытом символами, нарисованными чем-то жирным — губной помадой, пастелью или, возможно, карандашом для глаз. Символы сложные, несколько похожие на знаки иврита, несколько, на скандинавские руны, а в чем-то, на граффити аборигенов, которые находят в пещерах. Солярные символы, знаки ладони, глаз, спиралей. На всем теле. Странный алфавит покрывал каждый сантиметр кожи Патриции.

Очень и очень осторожно я вытянул ладонь и прикоснулся к ее шее. Та не была ледяной, только холодной, но живой. Под пальцами я почувствовал легкие удары пульса внутри шейной артерии. Торчащий, конусоподобный сосок левой груди тоже подрагивал каждые несколько секунд, словно датчик сейсмографа. Неспешно, но мерно. Грудная клетка поднималась едва заметно, наполняясь воздухом, самое большее, раз в минуту.

Нормальный человек в подобных ситуациях звонит в скорую помощь. Процедура. Вбитая в голову раз и навсегда, одна из вещей, которые обуславливают приспособленность к жизни в обществе. Пускай кто-то этим займется, потому что меня это перерастает. Неважно, что пациентка нас покидает, что законы земного притяжения отправились на перекур; неважно, что повсюду находятся следы странного ритуала. К пациентам без сознания вызывают скорую помощь. Пускай она сделает ей укол. Пускай она подключит ее к электропитанию. Пускай ее привяжут к кровати, только чтобы все было нормально.

Я же, в свою очередь — псих. И не могу считаться приспособленным. Я уже давно привык, что во всех подобных случаях я — сам. Скорую помощь можно вызвать ради сломанной ноги, почечнокаменной болезни, инфаркта или отравления. Только не к цветущей ведьме, погруженной в глубоком трансе.

Что бы тут не действовало, это «что-то» было могучим. Свисающие с полок маятнички и какие-то болтающиеся похожие на ветровые колокольчики украшения слегка покачивались и позванивали; среди фигурок и посуды раздавались потрескивания, похожие на звуки разрядов. Воздух был сухим и наэлектризованным. Мои волосы становились дыбом, как будто бы я стоял у громадного телевизионного экрана.

Пульсирующий сигнал, доносящийся из отложенной на стол трубки старомодного телефонного аппарата, действовал мне на нервы. Может быть, Патриция сняла ее, опасаясь, что неожиданный звонок вырвет ее из транса? А может, это она пыталась дозвониться до меня перед тем, как все это случилось?

И я положил трубку на вилки аппарата.

Но кому-то следовало сообщить. Кому-то, кто знал, что здесь происходит, и как можно помочь. Наверняка не тетке, так кому тогда? «Моя кузина Анастасия — сумасшедшая нимфоманка». Лучше нет. «Мелания. Тоже бунтарка, та еще штучка». Хорошо, позвоним Мелании-бунтарке.

Телефон стоял в прихожей, на странной этажерке межвоенного периода. Я обыскал ящичек в надежде на блокнот, но обнаружил лишь пачки перемешанных между собой счетов, гвоздь и кусок конопляной веревки, связанной в какие-то странные узлы и украшенной цветными нитками. Господи Иисусе!

Я поднялся на высокую антресоль, где находилась огромная кровать, выкованная из железных прутьев, и, вдыхая пряно-морской Патриции, обыскал ночную тумбочку. Салфетки, мелкие заметки, пачка презервативов, какие-то тюбики, фонарик. Съежившийся и твердый, высохший лимон, в кожуре которого торчали гвозди. Ладно, я ведь ни о чем не спрашиваю. Вот только блокнота не было.

Следовало успокоиться и подумать логично.

Я пошел в прихожую и нашел ее стоящую на шкафчике сумочку, похожую на врачебный саквояж. Телефон находился внутри, клавиатура была заблокирована, звонок был отключен, но аппарат работал и, слава Богу, не требовал PIN-кода.

Аппарат был странным, никогда в моих руках не было ничего подобного, так что разблокирование клавиатуры заняло у меня добрую минуту. Следующие пят — обнаружение меню и записей телефонной книжки. А потом я нашел «Мелатонину», и это было более всего похожим на Меланию.

Я рискнул, с неуверенностью поглядывая на настенные часы. Было двадцать минут третьего. Если окажется, что звоню в аптеку, просто отключусь.

У Мелании был милый, немного в нос, голос, в настоящее время сонный и отсутствующий.

— Что случилось, телка? — с неохотой спросила она. — Бессонница? Что, часы встали?

— Простите, это Мелания?

— Кто это говорит?!

На сей раз голос у нее был резкий, перепуганный и совершенно трезвый.

— Я приятель Патриции. Она позвонила, чтобы я ей помог. Я у нее дома. Она лежит без сознания.

— То есть как: без сознания?

— То и значит, что без сознания, — пояснил я. — Лежащая крестом на полу, с раскинутыми руками и ногами, на каких-то символах, повсюду горят свечи, у нее глаза выходят из орбит, изо рта идет пена. Она, случаем, не эпилептичка?

— Вы в скорую звонили?! — крикнула Мелания.

— Нет. Поначалу я позвонил вам.

— Умоляю. И не звоните. Она не эпилептичка… То есть, да… Это как раз такой приступ, но они ей только повредят. Вы прикасались к ней?!

— Нет…

— Пожалуйста, не касайтесь ее! Никуда не переносите, и, умоляю, никуда не звоните! И не пытайтесь ее будить, потому что это ее убьет!

— Мелания, она левитирует над полом.

— Что?! Прошу, ничего не надо делать! Сейчас я приеду! Боже, я живу в Варшаве… Буду через пару часов! Все, уже еду. И прошу, ничего не надо делать!

И она отключилась.

Будет через пару часов. Почти триста километров за два часа. На вертолете или на метле?