Александр Матюхин - Самая страшная книга 2022 [сборник litres]

– Прямо сорок метров.

Назар и сам не знал, как это случилось. Сколько ни вспоминал потом, сколько ни ломал голову, так и не смог понять, когда именно лишился тени. То ли когда рванула в дюжине шагов граната, убившая аж двух унтер-офицеров, а на нем не оставившая ни единой царапины, то ли когда строй французов, слитный и страшный, будто трехцветная каменная стена, сбил его с ног и втоптал в осеннюю грязь, то ли когда уже на закате, поднявшись из этой грязи, поплелся он к своим через лес. Так или иначе, пропажу заметил лишь на следующее утро.

Врачи тоже не сильно помогли. Назара осматривали два фельдшера и батальонный лекарь в присутствии еще десятка лазаретных служителей и цирюльников, но ни один не сумел догадаться, в чем причина столь странного явления. Послали за штаб-лекарем, но у того, понятное дело, после сражения хватало других забот. Через пару дней явился полковой священник, долго беседовал с Назаром, заглядывал в глаза, водил туда-сюда по залитой солнцем поляне перед лазаретом, заставлял читать Символ веры, осенял крестным знамением, крестился сам да цокал языком – но никакого вразумительного ответа не дал. Велел молиться. Выходит, ни во врачебных, ни в церковных книгах о подобном не сказано. Чудеса, да и только!

Ну, Назару-то что? Чудеса и чудеса. Он без тени хуже себя чувствовать не стал. Сутки после боя в одном ухе звенело – и больше никаких жалоб. Только вот в строй возвращать его не спешили. Слухи о потерявшем тень солдате быстро разлетелись по всему полку, и ничего хорошего в тех слухах не было. Начали поговаривать о нечистой силе – якобы черт Назара с того света вытащил, душу пообещал забрать, а тень в залог оставил. Или что на самом деле Назар мертвый, просто не заметил, как его убило, потому, мол, и ходит, и дышит до сих пор, живет сверх срока. Врачи, которые Назара осматривали, над таким посмеялись бы, конечно, но разве ж их к каждому костру подведешь, разве в каждую палатку усадишь, чтобы сплетни развеять?

Даже цирюльники и лазаретные служки на него теперь посматривали со страхом и подозрением. Только один Венька, умом недалекий, носил Назару еду и делился новостями, ничуть не смущаясь рассказов о новых и новых слухах, охватывающих лагерь. Полковой лекарь приходил несколько раз, что-то записывал в книжку, чесал в затылке.

– Тебя бы, братец, в Петербурх отправить, – говорил он задумчиво. – Но, как назло, не до того сейчас!

Назар только плечами пожимал. Солдатская жизнь простая: если нужно в Петербург – значит, в Петербург. Если нужно бить француза – значит, бьем француза. Как решите, так и сделаем, ваше благородие! Но благородия отчего-то все никак не могли прийти к единому мнению: чуть ли не каждый вечер, собравшись у лазарета, спорили вполголоса, все реже глядя на самого Назара и все чаще нервно жестикулируя.

В конце концов ему приказали явиться в штаб полка. Был холодный дождливый вечер, и, к тому времени как Назар, пройдя через всю деревню, добрался к нужной избе, он изрядно вымок и продрог. На крыльце дожидался адъютант его ротного капитана.

– Допрыгался, голубчик, – процедил адъютант зло. – Ничего! Сейчас тебе покажут, почем фунт лиха…

Он провел солдата внутрь, в просторную, хорошо протопленную горницу, в которой за дубовым столом сидели штабные офицеры: два подполковника и один полковник, шеф, которого Назар видал за годы службы всего-то раза три.

Назар вытянулся во фрунт, лихо взяв под козырек. В наступившей тишине было слышно, как падают на пол капли с промокшего рукава его шинели.

– Ага! – сказал полковник. – Вот и возмутитель спокойствия! Ну-ка, давай глянем…

Взяв со стола большой подсвечник с шестью горящими свечами, он приблизился вплотную к солдату и принялся освещать его с разных сторон, пытаясь, очевидно, добиться появления тени на полу. Безуспешно.

– Нет, вы только подумайте, – обратился он через несколько минут к собравшимся. – Мы стоим вдвоем, свечи между нами. Моя тень – вот она. У него – ни намека.

Офицеры изумленно переглядывались, качали головами.

– Ну-ка, вот что, – сказал полковник, подумав. – Снимай-ка шинель да повесь ее вон на тот крючок у окна.

Назар повиновался. Полковник подошел к шинели, посветил на нее.

– Есть тень, – сообщил он. – Самая обыкновенная тень, ничего подозрительного. А теперь надевай обратно.

Назар повиновался.

– Нет тени! – В голосе полковника сквозил искренний, почти детский восторг перед необъяснимым. Даже в полумраке было видно, как дрожат его бакенбарды. – Ни малейшей! Ни капельки! Да что ж это делается, господа?!

Вернув подсвечник на место, он задумчиво постучал костяшками пальцев по краю стола, спросил как бы невзначай:

– В Бога веруешь?

– Так точно, ваше высокоблагородие! Верую во Единого Бога Отца, Вседержителя, Творца неба и земли, видимого всего и неви…

– Ну, будет! – мягко прервал его полковник. – Вот что… понимаю, солдат ты справный. И вины за тобой, похоже, никакой не водится. Но уже утром нам надо выступать, догонять французов, а из-за твоего… несчастья в полку началось брожение. Не о тех вещах люди беспокоиться начали. Им бы на врага земного нацелиться, а они о враге рода человеческого размышляют.

Он помолчал, неспешно поглаживая усы, потом откашлялся и выдал вердикт:

– Отправляйся-ка ты в отпуск, братец. Жалованье получишь и ступай себе с Богом. Родных проведай, выпей за победу русского оружия, а там, глядишь, приведет судьба к знающим людям – в монастырь или к старцу какому-нибудь. Понимаешь?

– Понимаю, ваше высокоблагородие!

– Ну и славно. Наведайся к аудитору и батальонному писарю, но постарайся успеть до рассвета. Во-первых, чтобы зря не пугать, а во-вторых, потом им станет не до тебя.

– Есть, ваше высокоблагородие!

– Ступай.

Так Назар впервые за добрую дюжину лет остался один. На рассвете полки двинулись на запад, а он поворотил на восток, в нетронутые войной земли, надеясь отыскать то, о чем говорил шеф. Родное село тоже ждало где-то там, но возвращаться домой было незачем – родители давно померли, братьев уже тоже, поди, в живых не осталось, а если и остались, то их в лицо не узнать – поэтому он просто брел куда глаза глядят, удивляясь неожиданной своей самостоятельности и постепенно привыкая к ней.

Пару ночей пришлось провести в лесу, на третью Назар вышел к заставе, где его сопроводительные бумаги едва не отправились в печку, и лишь к завершению четвертых суток наконец добрался до человеческого жилья – потрепанного постоялого двора на пересечении двух дорог.

Хозяин был навеселе. Увидав на пороге Назара – в форменной шинели, с кивером в руках и с вещмешком за плечами – бросился обниматься, усадил за лучший стол, напоил и накормил до отвала, не взяв за угощение ни копейки, а после уложил спать в пустом чулане, на тюфяке, набитом свежей соломой, – чтобы остальные постояльцы, ночующие в общей комнате, не мешали почивать доблестному герою, спасителю Отечества.