Александр Матюхин - Самая страшная книга 2022 [сборник litres]

– Я?!

– Ну, не я же! Возьми-ка шашку да покоцай его от души!

Кто-то приблизился сзади, веревка скрипнула под ножом, и руки Никиты освободились вдруг. Уставился на собственные ладони, синюшно-бледные, бесчувственные, а Бес уже потянул из ножен клинок.

– Готов?! Тут тебе сразу и жизнь, и воля, а иначе – сам знаешь. Ну?!

– Дафай! – прошелестел висящий под деревом голый худой человек. – Бафку мне сразу… быстро фтоб…

– Н-н-н, – услышал Никита свой стон, будто со стороны. Будто все еще во сне, где медведики могут улыбаться. Шашка тянется к нему рукоятью с большим серебряным «клювом», красивая, совсем даже неопасная. Волшебный пропуск в жизнь!

– Н-нет.

– Ну, дело твое. Гляди тогда и сам готовься.

Атаман кивнул Фролу, тот улыбнулся в ответ – все так же странно, одними губами, – потянул из ножен свое оружие. Встали по обе стороны от Калюжного, прочие столпились широким кругом, а Никиту даже не связали по новой. Определили ему цену, которая невысока. Подойти со спины к одному из этих, поджарых как степные волки, отобрать револьвер, палить не целясь!..

– Начнем, во славу Божию, – сказал Бес, и его шашка свистнула неимоверно быстро. Плечо Калюжного, до локтя, потемнело, упал лоскут кожи, перекрутился нелепой гусеницей.

– Ай, молодца! – оценил Фрол, будто играли с атаманом где-нибудь на бильярде. – У батьки удар поставлен, но мы ведь тоже не криворукие! Н-на тебе!

Секанул с другого боку, стесал лодыжку до самой ступни.

– Ну, как тебе?! Ухмылка, гляжу, подувяла, веселье кончилось! Чего молчишь, сученыш?!

– С-с-с! – просвистел Калюжный, и щербатый рот наконец открылся. Губа прокушена до крови, но взгляд еще ясный.

– С-с-сука была мамка тфоя, и с-сам ты…

Фьюи-ить! Неловкий, злой удар – худющее бедро стало вогнутым, до белой кости. Потекло в три ручья, залепило нос сладковато-медным запахом.

– Спешишь, атаман, – сказал Фрол совсем тихо. – Того гляди преставится до времени.

Щ-щуть! Зацепил по краешку, но пальцы правой руки осыпались наземь. Грубые, мозолистые, поднаторевшие крутить цигарки себе и другим.

– М-м-м-м-м!!!

– Во-о, мычать начал! А балакали, мол, краснопузые боли не чуют! Железные люди, мол!

Фьюи-ить! Хрустнуло, чавкнуло, локтевой сустав выглянул из мяса острым осколком. Будто говяжья кость из борща. Если постукать о стол – выпадет много горячего, вкусного мозга, его можно мазать на хлебную краюшку, прикусывать…

Желудок поднялся к горлу, но наружу ничего не вырвалось. Каково это будет – висеть самому, ожидая первого удара, жгучего прикосновения клинка? Если сильно повезет – потеряешь сознание сразу, а если нет…

Щ-щуть! Снова мастерски, изощренно, кожа и розовый слой мяса, но дядька Мокей наконец вскрикнул. В выкаченных глазах ничего, кроме боли, отсюда видно. Фрол примерился для нового удара, помедлил, нашел вдруг взглядом Никиту. Подмигнул дружески, только силы от этого вовсе исчезли, а по ногам побежало горячее, позорное, вымочило штанину. Сейчас ведь обернутся и увидят!

Не обернулись. Слишком заняты. Фьюи-ить-щ-щуть, фьюи-ить-щ-щуть – две шашки пошли пластать слаженно, а Калюжный кричал теперь не переставая, тоскливым воем. Забытья ему не досталось, да и жизни в тощем теле оказалось с избытком. Затих, когда левая нога отвалилась вовсе. Обвис мешком.

– Ну, пора честь знать, – сказал Бес, и шашка вспорола пленника от шеи до низа. – Гляди, а пузо-то впрямь красное!

– Как у всех. – Улыбка с Фроловых губ так и не исчезла. – Зря ты его. Пускай бы сам дошел.

– Окстись, мы же не зверье! – нахмурился атаман, обтер лицо рукавом, темные брызги превратились в размазанные дорожки. Взгляд скользнул по своим, отыскал Никиту.

– А ты чего медлишь, кутенок?! Скидывай с себя все да иди сюда!

У Никиты слов не осталось. Покачал головой и попятился, будто в детстве – ну не станут же эти взрослые хмурые дядьки гоняться за ним всерьез! Зачем это им?!

– Гляди-ка, строптивый! Штаны обмочил, а все ерепенится!

Краски сделались резче, кровяная вонь залепила нос, а в голове поселилась звенящая, пьяная легкость. Начнут раздевать и найдут медведика – сейчас это казалось позорней обмоченных шаровар. Глупая игрушка, не к лицу красноармейцу перед казнью!

– Ну, чего застыли?! Давайте его!

Сорвался с места, заметался меж обрывом и кустами, позади свистели, хохотали, улюлюкали. По бокам, и спереди тоже – люди-волки вдруг оказались сразу везде. Ловить не спешили – так веселей. Кто-то сунул подножку, Никита перескочил ее, будто на футболе с «реалистами», а дальше только обрыв. Туда и прыгнул с разбегу.

Разглядел все за миг, до подробностей – синеву небес, вату облаков, кружащего коршуна, желтый глинистый яр в стрижиных норках, – потом время снова ускорилось. Река ударила в ноги, выбила воздух вместе с криком. Тишина, прозрачная зелень, пузыри и водоросли. Потянуло кверху, там опять оказалось солнце, возможность вдохнуть – и сухие хлопки выстрелов.

«Это по мне, – подумалось удивленно. – Ну что я им сделал?!»

Течение понесло, а нырнуть никак – пытался прокашляться, пока не ударило по ноге невидимой палкой. Дотронулся, ощутил горячее, пульсирующее, даже сквозь воду. Это лучше, чем обмочиться при всех. Глупая мысль. Боли нет почему-то, но силы тают, а скоро провалится в обморок, уйдет ко дну, где так зелено, тихо и спокойно…

Додумать не успел – ударился вдруг головой, до хруста в шее. Вцепился в бревно, громадное как сом, втянул себя на осклизлую древесину. Замер. Провалился в ночь.

В забытье было страшно. Корявые тени плясали вокруг, дразнились огромными языками, дядька Мокей протягивал руки и распадался на куски.

– А ты чего медлишь, кутенок? – спросил Бес. – Собирай мясцо, пока мухи не обсели!

– Зачем ему, коль пузо красное? – улыбнулся Фрол. – Сам дойдет, с таким командиром-то! Начнет его ронять перед всеми, да кишки свои выронит!

Потом появился товарищ Ляшенко с козьей ножкой в руке, уставился хмуро сквозь махорочную пелену.

– Это вы виноваты, – сказал ему Никита. – Он вам не нравился, потому и погиб! Страшно погиб!

– Жить будет, – ответил товарищ Ляшенко. – Лечите его, да без дури чтоб!

Рассыпался в прах, опять пришла темнота, но живая, горячая. Кто-то стонал и звал маму, кто-то матюкался в голос. Пахло йодоформом и застарелой болью.

– Где я? – спросил Никита у больной темноты, но сухие губы не выпустили ни звука, а сознание поспешило сбежать обратно в покой.

Второй раз очнулся нескоро. Солнечный луч щекотал лицо через щели в шторах, с прикроватной тумбочки улыбался нелепый медведик. Дико зудела нога, но почесать не вышло – боль прошила от затылка до пят.

– Терпи, милок, – сказала ему незнакомая женщина с усталым лицом. – Морфия нынче совсем нет, а спирту тебе нельзя. Пробуй так уснуть. Этот, чубатый, опосля придет, как обещался. Начальник твой?