Александр Матюхин - Самая страшная книга 2022 [сборник litres]

Еще через час Никита, ошалелый от суеты, разговоров и новых лиц, сидел в помещении с высоченными потолками и с колоннами даже. Разглядывал людей в президиуме. Обычных, с обычными лицами, не подумаешь, что большое начальство. Люди по очереди выходили к трибуне и сразу начинали рассказывать – словами тоже простыми, но так понятно, красиво и четко, что заслушаешься. Об этом, наверное, говорил Иван, когда…

– Товарищ Коцюба! – объявили очередного докладчика, и Никита икнул, будто ему врезали под ребра. Смотрел, не веря глазам, на худого высокого человека, поднявшегося к трибуне прямо из зала. Вместо казачьей формы – простая толстовка и штаны с сапогами, голова обрита налысо, а щетина превратилась в рыжую бороду. Что не изменилось – так это взгляд. Немигающий, долгий, змеиный.

– Здравствуйте, дорогие мои! – сказал Фрол, и улыбнулся одними губами, как ТОГДА. – Вы меня не знаете, но московским партийным товарищам я дюже надоел, вот и решили сунуть вам на растерзание!

Зал отозвался дружелюбным смехом, даже люди в президиуме заулыбались, хоть и сдержанно.

– Может, кому и вовсе не понравлюсь, только сам я из казаков. Простой станичник, бедняк. У всех у нас были мозги запудрены проклятым царизмом, многие так и сгинули на неправой стороне, но меня, товарищи, вовремя осенило. Попались на пути хорошие люди, разъяснили про Маркса, а дальше сам! – Улыбка Фрола сделалась шире, взгляд скользнул по лицам и на Никите не задержался.

– Поначалу, не скрою, всякое было. Аукалось мне, братцы, мое происхождение не раз и не два. Приходилось делом доказывать, что не контра, что можно мне доверять, но Советская власть – она ведь не зря от корней народных! Мудрая и зоркая, потому стою теперь перед вами и доверена мне честь рассказать, как там, на юге, дела обстоят!

Никиту будто приморозило. Хотелось орать, чтобы весь зал рванулся к трибуне, заломал, скрутил, покарал веселой и храброй мощью… очень хотелось! Ледяная корка мешала. Откроешь рот – и все вдруг увидят как на экране кинематографа: обрыв, развесистое дерево, дядьку Мокея, пятно на штанах.

Может, обознался-таки?!

Разве способен кровавый убийца стоять сейчас перед всеми, улыбаться открыто и обаятельно, а его, Никиту, не замечать?! И полный зал комсомольцев, многие с боевым опытом – разве могут не видеть врага за этой улыбкой?!

– Вот и все, дорогие мои! – влетела в уши последняя фраза, и Никита наконец очнулся. Сколько времени прошло – час, полчаса, минута? Летаргический сон, будто в рассказах Эдгара По, где хоронят живьем. Высокий худой человек сошел с трибуны обратно в зал, на Никиту и сейчас не глянул. Сообщить о нем прямиком в ЧК? А поверят ли?!

– Вдруг не он? – прошептал Никита, когда объявили наконец перерыв и толпа из зала подалась к выходу. Кто-то ораторским голосом приглашал к раздаче кипятка и сахарина, кто-то выкликал земляков, просил махорки, стыдил за кулацкую жадность и буржуйскую несознательность. Гости из президиума вышли первыми, а «товарищ Коцюба» вообще потерялся. Углядел его Никита почти случайно, через окно. Недавний оратор курил с комсомольцами у крыльца, рассказывал что-то, махал руками, а молодежь глядела на него с восторгом. Может, выйти туда и спросить табачку со всей наглостью – заодно вблизи разглядеть?! При всех не кинется, а если это все-таки не он…

Слишком долго решался – народ докурил и двинул обратно в здание. Все, кроме Фрола. Никита как раз успел выскочить, чтобы увидеть вдали знакомую толстовку. Сам не понял, зачем направился следом, – или понял, но побоялся себе признаться. В ближайшей подворотне оглянулся воровато, переложил охотничий нож из сумки в пиджак, за пазуху. Поближе. К шашке за месяцы так и не привык, таскал на себе лишним грузом, а ножевая рукоять придала вдруг уверенности. Заменила сейчас и надежный зонт, и канат. Снова один, снова сам за себя!

Фрол ушел далеко, но из виду не пропал – вон он, пытается закурить под дождевой моросью. Народу на улице мало, день сползает в сумерки, скоро за пять шагов никого не разглядишь. Если враг нырнет в подворотню… вот и нырнул. Идти за ним?

Накатило вдруг нехорошее, вязкое. Ноги встали, превратились в чугунные отливки, каждая по три пуда. Будто снова по юности, когда шли «на кулачки» с казачатами из Первого Александровского училища. Тогда хоть можно было приотстать, закрыться спинами тех, кто побойчее, зато после горели от стыда и щеки, и уши, и даже лоб. Клялся-божился сам себе, что больше не струсит, но были новые «кулачки», и снова-заново все.

– Не за тем я сюда ехал, – прошептал Никита, ладонь за пазухой стиснула скользкое дерево. – И на фронт не для того, добровольцем! Другие с мамками прятались, а я…

Можно телефонировать в ЧК все-таки! Даже лично зайти, рассказать все, что видел, – поверят или нет, но проверить обязаны. Слово врага будет против Никитиного, а уж если начнет признаваться и выложит, как все было…

Никита вздохнул и толкнул себя вперед. В сырую подворотню, провонявшую кошками, да и людьми тоже. Тесный дворик, окна в бельмах штор, дощатые постройки. Зачем этот Фрол (он же – товарищ Коцюба) сюда зашел вообще?! Живет здесь? Если так, то искать нет смысла, да и куда теперь денется?! Завтра придет на очередное собрание или укатит первым паровозом. Скатертью дорога! Выдохнуть облегченно, разжать онемевшие пальцы на рукоятке. Топать отсюда, пока вовсе не стемнело!

Вдруг вспомнился дядька Калюжный, совсем не вовремя. Будто встал позади, а тяжелая мозолистая пятерня сдавила Никите плечо, до боли.

– Я тебе не судья, хлопец, и робость твою понимаю. Куда ж гимназисту против такого зверюги?! Для того и умер, чтоб вы жили, потому ступай-ка отсюда, не дерзи с судьбиной.

– Я не гимназист, – прошептал Никита, по лицу потекло соленое, пришлось утереться рукавом. – Я «реалист» и боец народной Красной армии! Комсомолец! Высокое доверие мне оказано! Кто и должен, если не я?!

Красивые, гордые слова. Почти правдивые! Калюжный не ответил, но все вокруг изменилось: запахи стали резче, в ушах застучало, краски сделались яркими, будто не дворик дождливый, а джунгли. Охотник в пробковом шлеме идет по следу тигра-людоеда!

– Вечно меня теперь попрекать будете? Лучше бы погиб, да? Героем бы стал, вам бы всем за меня не стыдно?!

Горячий шепот, горячая рукоять в ладони. Коцюба-Фрол наверняка уже в доме, если впрямь тут живет, и все прочее нужно только самому Никите. Обойти сараи, понять, что смельчак. Что не зря все было!

Или – встретить лицом к лицу и вогнать поглубже отцовский нож. За Калюжного и за правду, конечно!

Джунгли дохнули сырым теплом. Ощеренной пастью зверя. Острие уставилось вперед, шагать теперь получалось вкрадчиво, будто сам тигриных кровей. Заболевшая было нога притихла – не до нее сейчас. Замечательное приключение, о каком мечтал все юные годы… Что там за шорох, слева?!