Александр Матюхин - Самая страшная книга 2022 [сборник litres]

На работу он больше не ходил.

Возможно, его уволили. Он давно уже не отвечал на звонки с работы и не проверял электронную почту. Ему было все равно.

Вряд ли он сможет вернуться к нормальной жизни.

В лагерь теперь решили не возвращаться. Выходить раненого героя-красноармейца показалось Мите более важной задачей, чем прятаться дома. Ведь если их отвезут домой – то наверняка отправят в тыл, как бесполезную малышню, а так – они принесут больше пользы и приблизят Красную Армию к победе.

Олег хоть и согласился с Митей, но к раненому приближался с опаской. То, что он нащупал ночью рукой и что так сильно его напугало, оказалось лицом красноармейца. Вернее, той частью, что осталась без щеки – очевидно, падая сквозь ветки, он ободрал пол-лица и был теперь наглядной иллюстрацией из учебника по анатомии, куда иногда заглядывал Олег на правах младшего брата студента-медика. Олег и предложил поискать по веткам содранный кусок щеки – чтобы прикрыть оголенное и кровоточащее лицо «в разрезе», но Митя рассудил, что первым делом стоит перенести раненого с пня на землю и наложить шину на перелом.

Ножом, который он прихватил из чемодана, Митя отпилил сук, торчащий из раненого, от пня, и вдвоем с Олегом они с трудом переложили тело на землю. Раненый стонал, но, судя по затуманенному взгляду, плохо понимал, где он и что с ним происходит.

В палетке у летчика обнаружились компас и карта. Как в ней разобраться, Митя представлял слабо – надо было найти какой-то ориентир. Двигаясь по компасу, он исследовал три основные стороны в радиусе примерно с километр, но на таком расстоянии был только лес без особых примет. Оставалось южное направление, а потом он пойдет на северо-запад, на юго-… Глухой лязг достиг его ушей на секунду позже нестерпимой боли, которая пронзила все тело, словно его насадили на иглу, – повдоль, от пятки до макушки. Дыхание захватило так, что он не смог даже выдохнуть эту боль в крике. Лес откатился от него и встал над ним, упираясь стволами вверх. Только минуту спустя он понял, что лежит, и смог посмотреть на ногу – в нее вгрызся огромный ржавый капкан.

Конечно, они обращались к врачу. Еще в первые дни, когда это началось. Ирка, племянница Марины, терапевт в областной поликлинике, забежала к ним домой поздним вечером и, кинув сумку у порога, весело крикнула:

– Так, где больной?

Олег вышел к ней в коридор. Тогда он еще мог ходить – ноги не раздулись, не превратились в мешки, набитые травой и мхом, не сочились зеленой едкой слизью из трещин на коже, растянутой, как полиэтиленовый пакет. Он вышел, оставляя на линолеуме лужи, густую жижу, куски собственной плоти. От него воняло – несмотря на то, что он постоянно пшикал на себя освежителем воздуха для туалета. Амбре перегноя, навоза, стоячей воды смешивалось с альпийской свежестью, хвойным лесом, тропическим раем и порождало что-то густое, липкое, удушливое.

Олег успел заметить, как Ирка поморщилась от запаха – за миг до того, как увидела его. А потом ее глаза расширились, рот начал раскрываться в беззвучном крике. Ее вывернуло тут же, себе под ноги, густой мутно-желтой струей. А потом она стала орать. Орать и биться в дверь. Толкая то, что нужно было тянуть. Она визжала, брызгала слюной – даже обмочилась: тонкая струйка побежала по джинсам и в густую, удушливую вонь ворвался резкий запах мочи.

– Ир… – Марина в растерянности попыталась взять родственницу за руку, Ирка повернулась, вновь увидела Олега – и заверещала еще громче. Ее голос сорвался – и теперь из разверстого рта, в котором – как жирный червь – трепетал розовый язык, несся только прерывистый сип. Она замахала руками, задела дверь – и та, скрипнув, приоткрылась. Ирка юркнула в образовавшуюся щель – застревая плечами, цепляясь волосами – и ссыпалась вниз по лестнице.

Сумка так и осталась стоять на пороге.

Олег услышал Митькины крики многие часы – или дни? – спустя. Он ткнул носком сандалии в капкан и зло сплюнул. Митя безуспешно пробовал раздвинуть сжатые намертво челюсти не один раз, ослабевал, набирался сил, насколько это было возможно, и пробовал снова. Теперь они ухватились вдвоем, напряглись, рванули – тиски скрипнули, поддались, но снова сорвались – и Митька взвыл. Хорошо хоть, что от кровившей плоти ржавые зубья отделяла крепкая ткань штанин.

Олег, бранясь и плюясь, оттащил Митю, который от боли искусал себе губы не хуже, чем капкан его ногу, поближе к летчику, забрал карту с компасом и отправился в ту сторону, которую еще не исследовал Митя, подбадривая себя вслух: «Мы же товарищей не бросаем… Товарищ… Тоже мне… Ладно, не бросаем… Схожу за помощью… Приведу кого-нибудь… Не помрет ведь он, а? – спросил он у вставшей на его пути березы. – Мы же не в тайге, должна же быть здесь какая-то деревня, а в деревне есть еда – и не консервы с сухарями, а картошечка… яички… молоко… ватрушки небось тоже напекли… хоть кто-нибудь же напек».

Митя остался под разлапистой елью. Рядом беззвучно лежал летчик, которого Митя теперь не сможет выходить и приблизить победу Красной Армии.

Вскоре Олег перестал разговаривать. Удивительно, как он еще дышал. В горле у него рос мох – густой, плотный, мягкий. Однажды в нем появились маленькие, со спичечную головку, ягодки – и каждый раз, глотая горькую полынную слюну, Олег чувствовал, как эти ягодки лопаются и истекают в него кислой жижей. Он давился их мелкими, словно крупа, зернышками, кашлял и чихал – зернышки лезли даже в нос, щекотали там и прорастали.

За ночь мох вырастал так, что наутро выползал изо рта на щеки и подбородок. Олег открывал глаза и видел, как перед ним колышется светло-зеленое марево. Ягоды гнили, трава разлагалась, и вскоре Олега облюбовали мошки-дрозофилы. Они хлопотливо копошились в зеленоватой слизи, ползали по носу и ушам, совокуплялись и откладывали яйца в глазах.

Он почти не ходил. Сваливался с кровати, непослушной рукой брал строительный скребок и сдирал с себя все, что наросло за ночь. Стены давно были в брызгах крови и травяного сока. Он больше не смотрелся в зеркало. Он и без этого знал, как выглядит: бесформенный, опухший, отекший, испещренный дырами, сквозь которые проглядывали новые ростки.

Марина стучала ему в дверь и подсовывала под нее тарелку. Яичница, омлет, оладьи, блины – все плоское, что можно было подсунуть под дверь. Так он питался последнее время. Он был благодарен Марине. Поняв, что он почти не может ухаживать за собой, она поборола свою брезгливость, вызвала службу дезинфекции, которая очистила квартиру, пока он сидел в своей комнате. Она приносила ему чистую одежду и белье, тоже подсовывая под дверь.