Александр Матюхин - Самая страшная книга 2022 [сборник litres]

– Брешешь! С кем война? – Олег попробовал усмехнуться, но видно было, что он струхнул и, оглядываясь вокруг, начал соображать. – Я думал, вы в поход пошли. – Он опустил руку с тетрадью, и Митя тут же этим воспользовался – резко выхватил ее. – Ах ты врун! Нашел дурачка! – И Олег с яростью набросился на Митю, подмяв его под себя и легко свалив на пол. Они покатились по полу, вцепившись – один в горло, другой в уши противнику.

– Я не вру! Посмотри вокруг! Никаких вещей не осталось!

– А это что? Ларискин дневник! Все взяла, а его оставила? Да еще и припрятала под матрас!

– Просто забыла в суматохе. Тебя же забыли!

Олег внезапно ослабил хватку, поднялся с пола и подал руку Мите.

– А ты навроде как вернулся за мной?

Они стояли друг напротив друга, с налипшим на одежду сором, нахохлившиеся, как два воробья, – и непонятно было, то ли обнимутся сейчас по-братски, то ли снова бросятся в драку.

– А то! Я товарищей не бросаю! Собирай уже свои манатки и пойдем догонять отряд. Если успеем вообще.

– Олега, – позвала Марина во время ужина.

– А? – поднял он голову от планшета.

– Олега, у тебя это. – Она ткнула пальцем себе в десну.

– Что – это? – Он не любил загадки.

– Ну, у тебя зеленая хрень в зубах застряла.

Он опустил глаза в тарелку. На ужин была говяжья печень и макароны. Ничего зеленого.

– Олега, вот тут. – Марина снова показала на себе.

Он вздохнул и начал ковыряться ногтем в зубах.

– Ну, все? – спрашивал он. Жена отрицательно качала головой.

Наконец он плюнул, грохнул вилкой о тарелку – и пошел в ванную.

Между верхними резцами, аккурат в самом центре челюсти, что-то зеленело. И ему даже показалось, что колосилось.

Он размохратил четыре зубочистки, разодрал десну в кровь, обнажил шейку зуба и вздрагивал от простреливающей боли, когда касался ее. Но зеленое и колосящееся не уходило.

– Фу. – Ночью Марина демонстративно отвернулась от него. – Ты не чистил зубы.

– Я чистил, – обиделся он и дыхнул на нее. – Мятная свежесть. Тройная, между прочим.

– У тебя в зубах зелень застряла, как ты чистил? – пробурчала спина Марины.

Жена выключила свет.

Когда Олег наконец-то поверил Мите, что лагерь срочно эвакуировали – потому что напали фрицы, то перепугался так, что не только про Ларискину тетрадку забыл, но даже вещи не стал собирать. Как был – майка, пионерский галстук, шорты, сандалии – так и побежал вслед за Митей, который успел подобрать помятый дневник и сунуть его за пазуху. Митька быстро отыскал припрятанный чемодан, и приятели рысцой побежали вдоль дороги, высматривая хвост колонны за каждым поворотом.

Хвоста не было. Они пробежали уже, наверное, тысячу поворотов, и за каждым из них надежда таяла, скорость снижалась, лица чумазились от пыли и пота. Олег повязал на голову галстук на манер косынки и жадно облизывал пересохшие грязные губы.

– Ну, где они? Ты уверен, что мы по той дороге пошли? – Олег остановился, сорвал пучок травинок и присосался к их тонким сочащимся влагой стебелькам. – Дай сюда! – он вырвал у Мити чемодан, бросил его на обочину плашмя и уселся сверху, почти проломив картонные стенки. – Майн кампф перегрелась.

– Майн копф, – машинально поправил Митя.

Солнце стояло точно в зените и немилосердно палило. Митя огляделся по сторонам и подобрал с дороги какую-то тряпку. Отряхнув с нее пыль, он обнаружил, что это вполне сносная панамка, и натянул ее на макушку, ощутив на короткое мгновение прохладное блаженство тени.

– Дай сюда! – снова потянулся к Мите Олег и сдернул панамку. Но не для того, чтобы надеть. Он вывернул ее наизнанку и осмотрел изнутри: – Ну, точно, это Витьки из второго. Витька мне булку должен. Так что эта дер каппе – правильно? – будет теперь моей. – И он стянул с головы галстук и заменил его панамой.

– Ди. Ди каппе.

– Ага, яволь. – Олег сложил галстук и сунул в карман шортов. Немного подумал и вытащил его обратно. Скомкал, сжал в кулаке, посмотрел на Митю и засунул кулак обратно в карман.

– Я пойду по-маленькому. – Олег прыгнул через канаву и протолкнулся сквозь кусты развесистой пыльной ивы.

Митя бродил вокруг, вглядываясь под ноги, на этот раз еще внимательнее. Теперь он заметил, что пыль здесь сильно притоптана, а на асфальте и обочине видны следы разворотов – будто несколько машин разворачивались по дуге, вот здесь колесо чуть не соскользнуло в канаву, и борозда от него на обочине гораздо глубже и резче – газовал сильно, видать. Совершенно ясно, что это были те самые автобусы, которые выслали навстречу ребятам, и на этом месте они остановились, загрузили пассажиров и отправились в город. Весь лагерь уехал по домам. А они остались.

Митя вздохнул.

– Че ты там сопишь? Че делать-то будем, Папанин? – Олег выбрался из зарослей, оглядываясь назад и пытаясь разглядеть что-то сквозь ветки, схлопывающиеся за ним.

– Почему Папанин?

– Ну ты же нас завел в какие-то дебри? Как Иван Папанин! А еще друг называется. Хорошо хоть не в болото. Выводи давай обратно.

Олегу снился зеленый сон. Зеленый до одури, до оскомины во рту. Зеленый свет пронизывал все – словно Олег плавал в океанской глубине, тщетно пытаясь подняться к поверхности.

В зеленом сне колыхалась трава. Она была везде – под ногами, перед глазами, над головой. Олег брел в ее зарослях, разводя руками упругие, сочные стебли – будто плыл, пытаясь преодолеть мощное прибрежное течение.

Трава пахла кровью. И блевотиной. И свежим, только-только порубленным мясом. И сгнившей картошкой. Эти запахи не смешивались – они существовали отдельно, точно баночки с разноцветной гуашью. Олег шел так, чтобы дышать мясом. Он любил стейк с кровью. Он не понимал веганов. Он терпеть не мог овощные салаты. Поэтому он шел через траву и дышал сырым, свежим, только-только порубленным мясом.

Что-то дышало, шевелилось и хрипело неподалеку от него. И оттуда несло тоже мясом. Только уже залежавшимся. Тухлым. Скользким и склизким. Олег не шел туда. То, что шевелилось, двигалось к нему. Хрипы становились слабее – но при этом явственнее. И волны тухлятины вмешивались в аромат сырого стейка с кровью.

Олег уходил дальше, забирая влево. Под ногами пружинил мох, с чавканьем захватывая ступни. Ковыль мельтешил перед его глазами – светлые белесые метелки.

«Ячмень гривастый, Каразин, – вдруг услышал он голос биологички. – Ячмень гривастый, а не ковыль». Плевать. Они всегда называли его ковылем. Пацаны из дедовой деревни когда-то научили его дурацкой игре – положить эту метелочку на язык острием к горлу и три раза сказать «трактор». Ни у кого не получалось больше одного раза. Бабушка раскрашивала метелки ячменя-ковыля в разные цвета и ставила в вазу. Олег любил в детстве тайком отщипывать тоненькие синие, зеленые, красные ниточки – пока колоски окончательно не лысели. Бабушка так и умерла – раскрашивая ковыль за столом, упав лбом в блюдечко с краской и сжав в окоченевшей руке кисточку. Блюдечко раскололось, и бабушкина кровь смешалась с берлинской лазурью. Колоски тихо шуршали на сквозняке.