Александр Матюхин - Самая страшная книга 2022 [сборник litres]

– Извини, у меня больше нет подарков, – плавающим голосом ответил Антон. – Кончились. Извини. Пожалуйста… можно я пройду?

Но существо подвинулось, загораживая узкий проход между башней из старых столов и пыльными подрамниками.

– Подарок, – прошелестело оно, глядя на руки Антона. – Мне тоже нужен подарок! – Зубы у существа оказались совсем не такие, как у детей в зале, а еще страшнее – очень тонкие, очень частые, прозрачно-белые, заостренные как иглы.

– Подарок…

Антон мучительно соображал. Ящик, похожий на логово вампира…

– Хорошо, вот тебе подарок. – Антон засучил рукав и сунул существу под нос голое запястье. Существо обнюхало руку. Антон зажмурился, когда запястья коснулись зубы-иглы. Было почти не больно. Наверное, из-за страха. А еще существо омерзительно хлюпало, пока насыщалось.

– Иди. – Узкий язык скользнул по окровавленным зубам. Существо медленно скрылось в ящике. Антон прошел мимо, стараясь в ящик не светить.

Непослушной рукой достал носовой платок, кое-как намотал на запястье. Где же этот шкаф? На миг Антон испугался, что заблудился. Должен же быть где-то неподалеку от того ящика…

Вот арка, боковой тупиковый зачаточный коридорчик. А вот и шкаф. Кочерга была на месте. Пришлось выключить фонарик, спрятать ключи в карман, застегнуть на молнию – еще не хватало потерять ключи в этой темноте! – и взяться за кочергу двумя руками. Хорошо засела, зараза. Попытки с десятой Антон ее вытащил из ушек для замка. Бросил с гулким грохотом. Принялся дергать молнию на кармане. Руки опять тряслись, да что ж такое…

Включил фонарик. Помедлив, открыл створку. В нос ударил резкий запах мочи. Саша лежала на дне шкафа, свернувшись калачиком, и даже не пошевелилась, когда Антон навел на нее свет фонарика. Неужели все-таки умерла, ужаснулся Антон.

Он осторожно потрогал Сашу за плечо. И та подняла голову. Огромные дикие глаза. Антон даже испугался в первое мгновение, но тут же понял, что в этих глазах был человеческий, живой ужас. Сухо рыдая, Саша протянула к нему руку.

– Прости меня, – беззвучно сказал Антон. Нужно было две свободные руки, чтобы помочь ей выбраться. Антон снова выключил фонарик, положил связку ключей в карман и вдруг заметил, что в подвале стало хоть и сумрачно, но все же довольно светло – из зарешеченных узких окошек лился будничный дневной свет.

– Прости меня, – повторил Антон и наконец-то с облегчением заплакал.

Над рынком разносилось навязчивое «Зайка моя, я твой зайчик». Болотно-зеленый Grand Cherokee – или «Широкий», как его называл сам Дыба, – затормозил в коричневой снежной каше, похожей по виду на ту, которой переложены слои в вафельном торте. Дыба осторожно перешагнул грязевой сугроб, стараясь не запачкать туфли.

– Уважаемый, не соизволите материально поддержать ветерана Афганской кампании? – раздался голос снизу. По наледи скреб колодками безногий инвалид в камуфляже. На запаршивевшей голове еле держался голубой берет. Дыба оглядел погоны и разбросанные по груди ветерана медальки, расстегнул молнию борсетки.

– А что, сержант, где ноги оставил?

– В Шутульском ущелье, – отрапортовал тот. – Сто восьмая мотострелковая.

– Крепко вас тогда прижало…

– Да, взяли в клещи, душманы гребаные… Слева, справа, – говорил инвалид, жадно следя за купюрами в руках Дыбы. – А у меня тридцать патронов, «ксюха» и полные штаны дерьма…

– Да нет, – наигранно удивился Дыба, – какие душманы? Вы ж перемерзли там что цуцики. Я помню, в цинк клали как говядину мороженую.

Взгляд инвалида потускнел, когда вместо денег из борсетки показался массивный кастет.

– Ну что, мудак, значки снимешь или помочь?

Полетели в слякоть медные подделки «За отвагу», «Ветеран»; среди них затесалась и не пойми откуда взявшаяся «За Чеченскую кампанию». Дыба тем временем надел кастет и сжал кулак; лжеветеран прикрыл голову.

– Не ссы. Убогих не бью. Но еще раз увижу, что наших позоришь, – будешь на бровях ползать, понял?

– Понял, – угрюмо кивнул попрошайка, и, дробно стуча колодками, спешно ретировался.

Дыба напоследок вернулся к машине, глянул в боковое зеркало и удовлетворенно кивнул – сетка шрамов, широкая челюсть, бритый череп. В самый раз для наезда.

На точки он не ездил уже давно – не для того Олег Дыбов пробивался наверх криминального мира Тулы, созывал бывших сослуживцев со всех уголков распавшегося СССР, чтобы собственноручно колотить окна и поджигать двери. Но на этот раз лох оказался с сюрпризом.

Перед его появлением город наводнили афиши и объявления следующего содержания: «Торопитесь! Впервые в Туле знаменитый Вилкас Сайдулас, целитель-гипнотизер, ученик Кашпировского, проведет сеансы оздоровительного гипноза в ДК Туламашзавода 28, 29 и 30 января!»

Торопиться никто не спешил: на первый сеанс пришло полторы калеки – бабки с банками воды да парочка городских сумасшедших. Но вскоре сарафанное радио о «чудесных» исцелениях – ушедших болях, выходе из запоя и едва ли не выраставших заново зубах – сделало свое дело: Сайдулас задержался в Туле, обратив на себя внимание местного криминалитета. Гастролеров из Москвы старались раньше времени не трогать, щупали осторожно и почти ласково, чтобы не прослыть беспредельщиками. Но гипнотизер засиделся в гостях, и бугры волей-неволей начали раскидывать, кому с него капнет удой. Решил случай – гипнотизер облюбовал себе офис на территории рынка, что у Новомосковского шоссе, а рынок был под Дыбой.

Офис Сайдуласа располагался в бывшем пункте приема макулатуры у самой проезжей части. Потянув на себя обитую дерматином дверь, Дыба шагнул в коридорчик, устланный грязным линолеумом. У двери напротив выстроилась очередь: какая-то перекошенная бабка, студентик и семейная пара – суетливая женушка с заплывшим от чрезмерных возлияний мужем. За отдельным столом сидела конторская мышь в очках с толстыми линзами.

Когда Олег мимо очереди рванул к двери с нарочито-медицинской табличкой «Приемная», кто-то из терпил было возмутился, но стоило Дыбе зыркнуть через плечо, как возражения утихли. Звякнув печатками, он повернул ручку двери.

– …сознание покидает тело; ты чувствуешь, как снимаешь с себя руки и ноги точно перчатки; тело становится невесомым и пустым, как плащ-дождевик…

Вкрадчивый, приятный голос с легким литовским акцентом обволакивал, лился в уши и оседал внутри навязчиво-липким медом; Дыба даже ненадолго застыл, наблюдая престранную сцену. Над сидящим на высоком стуле мальчонкой лет семи водил руками, отгоняя невидимых мух, тощий брюнет в черном костюме. Увидев Дыбу, он застыл, поправил пиджак, подтянул горло водолазки и откашлялся, собираясь что-то сказать.