Роберт Чамберс - Король в Желтом

– Я не хотел опаздывать. Остановился на мосту всего на секунду, чтобы посмотреть на бомбардировку. Ты волновалась, Сильвия?

Она улыбнулась и прошептала: «О нет!», однако судорожно сжала его руку.

– К столу! – вскричал Фэллоуби и радостно взвизгнул.

– Полегче, – заметил Торн, сохранивший остатки манер. – Ты здесь не хозяин, знаешь ли.

Мари Герналек, болтавшая с Колетт, вскочила и взяла Торна за руку, а месье Герналек взял под локоток Одиль.

Трент, поклонившись с необычайной важностью, предложил руку Колетт, а Уэст – Сильвии. Фэллоуби застыл в тревожном ожидании.

– Мы трижды промаршируем вокруг стола, распевая «Марсельезу», – объяснила Сильвия. – А месье Фэллоуби будет отбивать ритм и считать.

Фэллоуби предложил, что спеть можно и после ужина, но его возражение потонуло в звоне голосов:

Они маршировали по комнате, во все горло распевая:

пока Фэллоуби совершенно не в такт молотил по столу, немного утешаясь надеждой, что это разожжет его аппетит. Геркулес, черный пес с желтыми подпалинами, забился под кровать. Он тявкал и скулил, но Герналек вытащил его из убежища и посадил на колени к Одиль.

– А теперь, – торжественно сказал Трент, когда все заняли свои места, – слушайте!

И огласил меню:

Говяжий суп а-ля осада Парижа.

Рыба.

Сардины а-ля Пер-Лашез [56].

(Белое вино.)

Rotie (красное вино).

Свежая говядина а-ля вылазка.

Овощи.

Консервированные бобы по-охотничьи.

Консервированный горох Гравелот [57] В местечке Гравелот была одна из самых жестоких битв Франко-прусской войны, закончившаяся отступлением французов. ,

Ирландская картошка с гарниром.

Холодная солонина а-ля Тиес [58] Сенегальский город, бывший французской колонией. ,

Тушеный чернослив а-ля Гарибальди.

Десерт. Сушеный чернослив.

Белый хлеб,

Смородиновое желе,

Чай, кофе,

Вина,

Трубки и сигареты.

Фэллоуби бешено зааплодировал, и Сильвия подала суп.

– Разве не вкусно? – вздохнула Одиль.

Мари Герналек была от него в восторге.

– Совсем не похоже на лошадь, что бы там ни говорили, конина отличается от говядины, – прошептала Колетт Уэсту.

Фэллоуби, опустошивший тарелку, поглаживая подбородок, взирал на супницу.

– Хочешь еще, старина? – поинтересовался Трент.

– Месье Фэллоуби останется без добавки, – провозгласила Сильвия. – Это я сохраню для консьержки.

Фэллоуби перевел глаза на рыбу.

Сардины, только что извлеченные из духовки, произвели фурор. Пока остальные ели, Сильвия сбегала вниз, отдала суп старухе и ее мужу и мигом вернулась, покрасневшая и запыхавшаяся. Она скользнула в кресло, со счастливой улыбкой глядя на Трента. Он поднялся, и за столом воцарилось молчание. На миг его взгляд остановился на Сильвии, и он подумал, что никогда еще не видел ее столь прекрасной.

– Вы все знаете, – начал он, – что сегодня моей жене исполняется девятнадцать…

Фэллоуби, кипя от энтузиазма, к ужасу сидевших по соседству Одиль и Колетт, принялся крутить бокал над головой. Торн, Уэст и Герналек наполняли бокалы трижды, пока не утих шквал аплодисментов, вызванный тостом в честь Сильвии.

Три раза бокалы осушались – за Сильвию и Трентаа, который протестовал.

– Это неправильно! – кричал он. – Следующий тост за республики-близнецы – Францию и Америку.

– За республики! За республики! – кричали они, и этот бокал был выпит под крики: «Vive la France! Vive l’Amerique! Vive la Nation!» [59] «Да здравствует Франция! Да здравствует Америка! Да здравствует народ!» ( франц. )

Затем Трент, улыбнувшись Уэсту, предложил тост:

– За счастливую пару!

Все поняли, к кому это относилось. Сильвия поцеловала Колетт, а Трент поклонился Уэсту.

Солониной наслаждались в относительной тишине, но, когда ее съели, отложив порцию старикам внизу, Трент вскричал:

– Пьем за Париж! Пусть столица восстанет из руин и сокрушит захватчика!

Веселые возгласы наполнили комнату. Их заглушил монотонный гром прусской канонады.

Зажгли трубки и сигареты. Трент несколько мгновений прислушивался к оживленной болтовне вокруг, нарушаемой иногда всплеском девичьего смеха или добродушным фырканьем Фэллоуби, а затем повернулся к Уэсту.

– Этой ночью, скорее всего, будет вылазка, – сказал он. – Я видел хирурга Американского госпиталя перед тем, как прийти сюда, и он попросил меня поговорить с вами, парни. Он будет рад любой поддержке. – Трент заговорил тише и по-английски: – Что касается меня, то я поеду с медиками завтра утром. Конечно, никакой опасности нет, но лучше держать это втайне от Сильвии.

Уэст кивнул. Торн и Герналек, слышавшие друга, вступили в разговор и предложили помощь. Фэллоуби согласился со стоном.

– Хорошо, – быстро сказал Трент. – Больше ни слова. Встретимся в госпитале завтра в восемь утра. Сильвия и Колетт, нервничавшие из-за беседы на английском, захотели узнать, о чем шла речь.

– О чем обычно говорит скульптор? – со смехом вскричал Уэст.

Одиль укоризненно взглянула на Торна, своего жениха.

– Ты не француз, знаешь ли, эта война – не твое дело, – чопорно изрекла она.

Торн выглядел пристыженным, но Уэст вздохнул, изображая оскорбленную добродетель.

– Похоже, – сказал он Фэллоуби, – нельзя обсуждать прелести греческой скульптуры на родном языке, не рискуя вызвать подозрения.

– Думаю, что слово «госпиталь» звучит одинаково на обоих языках, – дерзко ответила Мари Герналек. – Сильвия, не верь месье Тренту.

– Джек, – прошептала Сильвия, – обещай мне…

Стук в дверь мастерской оборвал ее.

– Входите! – вскричал Фэллоуби, но Трент вскочил на ноги и, открыв, выглянул наружу.

Затем с торопливым извинением вышел в коридор и притворил за собой дверь. Он вернулся, раздраженно ворча.

– Что случилось, Джек? – спросил Уэст.

– Что случилось?! – резко повторил Трент. – Я скажу тебе. Мне принесли письмо от американского посланника. Я должен заявить, что мерзкий вор и немецкий шпион на самом деле – мой соотечественник и собрат-художник!

– Не ходи, – предложил Фэллоуби.

– Тогда они его расстреляют.

– Пусть, – проворчал Торн.

– Знаете, кто это?

– Хартман! – с ликованием выкрикнул Уэст.

Сильвия, смертельно бледная, вскочила на ноги, но Одиль взяла ее за руку и вновь усадила в кресло, тихо приговаривая:

– Сильвии нехорошо… в комнате так жарко… принесите воды.

Трент тотчас это сделал.

Сильвия открыла глаза и миг спустя поднялась. Поддерживаемая мужем и Мари Герналек, она ушла в спальню.

Это означало, что вечер закончен. Все подходили к Тренту, жали ему руку, выражая надежду, что сон поможет Сильвии и все останется без последствий.