Роберт Чамберс - Король в Желтом

Хартман отступил к бордюру, но Уэст, с черным как туча лицом, нагнал его.

– Не смей называть себя моим соотечественником! – рычал он. – И художником тоже!

– Художники не пытаются втереться в доверие к Службе общественной обороны, где им нечего делать, и не едят чужой хлеб как крысы! И вот что я скажу, – продолжил он, понижая голос, ибо Хартман дернулся, словно от укуса. – Лучше держись подальше от «Эльзасской пивоварни» и самодовольных воров, которые там отираются. Ты знаешь, что они делают с подозрительными!

– Ты лжешь, собака! – вскричал Хартман, бросив бутылку, которую держал в руке, в лицо Уэсту.

Тот схватил его за горло и хорошенько встряхнул, прижав к глухой стене.

– Слушай меня, – пробормотал он сквозь сжатые зубы, – ты уже под подозрением, и, клянусь, я верю, что ты шпион! Выявлять таких гадов – не мое дело, и я не стремлюсь тебя разоблачать, но пойми: ты противен Колетт, меня от тебя тошнит, и, если я еще раз увижу тебя на этой улице, у тебя будут неприятности. Пошел вон, холеный пруссак!

Хартману удалось вытащить из кармана нож, но Уэст вырвал его, швырнув противника в канаву. Беспризорник, следивший за их схваткой, зашелся смехом, эхом пролетевшим по тихой улице. Все ставни распахнулись – в окнах появились изможденные лица: всем было любопытно, почему смеются в голодающем городе.

– Победа? – прошептал один.

– Посмотри! – кричал Уэст, пока Хартман поднимался с мостовой. – Ты, жмот! Посмотри в эти лица!

Но Хартман, одарив его смертоносным взглядом, ушел, не сказав ни слова. Появившийся из-за угла Трент взглянул на Уэста, но тот просто кивнул на дверь и сказал:

– Входи. Фэллоуби наверху.

– Что ты делал с ножом? – спросил Фэллоуби, когда друзья поднялись в мастерскую.

Уэст посмотрел на нож, который все еще сжимал в раненой руке, и, ответив: «Случайно порезался», отшвырнул его в угол и смыл с пальцев кровь.

Фэллоуби, пухлый и ленивый, безмолвно наблюдал за ним, но Трент, подозревая, как оно все было на самом деле, с улыбкой подступил к толстяку.

– Я принес деньги, – сказал он.

– Где же они? Я умираю с голоду, – с жаром вопросил Фэллоуби.

Трент нахмурился и приказал ему слушать.

– Сколько я занял тебе на прошлой неделе?

– Триста восемьдесят франков, – с ноткой раскаянья ответил тот.

– И где они?

Последовали замысловатые объяснения, которые Трент отмел:

– Я знаю, ты спустил их – всегда спускаешь. Мне совершенно безразлично, как ты жил до осады. Знаю, ты богат и можешь тратить свои деньги, как заблагорассудится, а еще я в курсе, что это меня не касается. Но сейчас все изменилось – я должен тебе помогать, пока ты не встанешь на ноги, а это случится, лишь когда осада закончится – победой или поражением. Я хочу поделиться тем, что имею, но не хочу бросать деньги на ветер. Конечно, ты их вернешь, только дело не в этом. В любом случае, старина, твои друзья считают, что немного воздержания тебе не повредит. В этом городе скелетов ты кажешься чудовищем!

– Ну да, я плотный! – согласился Фэллоуби.

– Правда, что у тебя кончились деньги? – спросил Трент.

– Да, – раздалось в ответ.

– Жареный молочный поросенок на улице Святой Гонории… его еще подают? – продолжил Трент. – Отт… куда?.. – начал заикаться толстяк.

– Ну вот! Так я и думал! Я видел тебя в экстазе перед этим поросенком, по крайней мере, дюжину раз.

Смеясь, он протянул Фэллоуби сверток с двадцатью франками и, добавив: «Продолжишь роскошествовать – будешь есть собственное мясо», подошел к другу, сидевшему рядом с тазиком для умывания и бинтующему ладонь.

Уэст позволил ему завязать узел и спросил:

– Помнишь, вчера я оставил вас с Брэйтом и понес цыпленка Колетт?

– Цыпленок! Боже правый! – ахнул Фэллоуби.

– Цыпленок, – повторил Уэст, наслаждаясь мукой толстяка. – Я… должен объяснить, что все изменилось. Мы с Колетт скоро поженимся…

– А как же цыпленок? – простонал Фэллоуби.

– Замолчи, – рассмеялся Трент и под руку с другом направился к лестнице.

– Бедняжка, – сказал Уэст. – Подумай только, дома – ни щепочки для камина, а она молчала, потому что думала, они нужней для моей скульптуры. Ох! Едва я это услышал, разбил самодовольную нимфу, и к черту все! – Помедлив, он робко добавил: – Можешь заскочить к ней и пожелать bon soir [45] Доброго вечера ( франц .). ? Квартира семнадцать.

– Конечно, – сказал Трент и вышел, мягко закрыв за собой дверь.

На третьем этаже он зажег спичку и, осмотрев номера над грязными дверьми, постучал в семнадцатый.

– C’est toi Georges? [46] Это ты, Жорж? ( франц. ) – Дверь отворилась.

– О, простите, мсье Джек, я думала, это мсье Уэст. – Девушка залилась краской. – Вижу, вы уже знаете! О, спасибо за добрые слова, мы правда очень любим друг друга… ужасно хочу увидеть Сильвию и все ей рассказать и…

– И что? – засмеялся Уэст.

– Я невероятно счастлива, – вздохнула она.

– Он – настоящее золото, – ответил Трент и весело добавил: – Я хочу, чтобы вы с Джорджем пришли и поужинали с нами сегодня. Просто, чтобы развлечься. Видишь ли, завтра fête [47] Праздник ( франц .). у Сильвии. Ей исполняется девятнадцать. Я написал Торну, придут Герналеки и их кузина Одиль. Фэллоуби тоже приглашен, но в единственном числе.

Девушка робко согласилась, сопроводив это множеством ласковых слов в адрес Сильвии, и Джек пожелал ей спокойной ночи.

Он пошел по улице, ускорив шаг из-за ужасного холода, пересек рю де ля Люн и оказался на рю де Сен. Зимние сумерки опустились почти внезапно, но небо было ясным и мерцало мириадами звезд. Бомбардировка сделалась яростной – постоянные гулкие раскаты прусской артиллерии сопровождались тяжелыми раскатами с Мон Валерьен [48] Холм высотой 162 м к западу от Булонского леса. .

Снаряды плыли по небу, оставляя в воздухе след как падающие звезды. Стоило ему оглянуться, голубые и красные ракеты зажглись высоко над фортом Исси. Северная крепость вспыхнула как костер.

– Хорошие новости! – вскричал человек на бульваре Сен-Жермен.

Как по волшебству, улицы заполонил народ – дрожащие, разговорчивые люди с ввалившимися глазами.

– Жак! – кричал один. – Это – луарская армия!

– Да! Дружище, наконец свершилось! Я говорил! Говорил! Завтра… этой ночью… кто знает?

– Это правда? Это вылазка?

Раздался другой голос:

– О боже… вылазка… а мой сын?

И снова:

– Движутся к Сене? Говорят, их сигналы видели у Нового моста.

Рядом с Трентом стоял мальчик. Он беспрестанно повторял:

– Мама, мама, значит, завтра мы будем есть белый хлеб?

Поодаль покачивался от голода старик, – прижав к груди сморщенные руки, он шевелил губами словно безумный.

– Правда ли это? Кто принес новости? Башмачнику с рю де Бюси сказал об этом солдат Национальной гвардии. Он слышал разговор капитана и франтирера [49].