Амброз Бирс - Загадочные исчезновения

Здание мы покинули вместе. Был поздний час, и ни одного экипажа в пределах видимости. Вероятно, все возницы давно отправились спать. Светила полная луна, холодный ночной воздух был восхитителен. Мы пошли вверх по улице. Я умышленно выбрал это направление, полагая, что моему спутнику в другую сторону – к одной из гостиниц.

– Так значит, вы совершенно не верите тому, что говорят об индийских факирах? – нарушив молчание, спросил он внезапно.

– Как вы об этом узнали? – спросил я.

Вместо ответа он протянул руку и мягко сжал мое плечо, другой рукой он указывал на обочину мостовой прямо перед нами. Там, почти у наших ног, лежало мертвое тело. Это был мужчина. Он лежал на спине, запрокинув голову. В свете луны его лицо казалось неестественно бледным. Он был убит ножом, убийца вогнал клинок по рукоятку, и теперь она, украшенная драгоценными каменьями, торчала из его груди. Кровь, вытекшая из раны, лужей стыла на брусчатке мостовой.

Я застыл в ужасе – не только от зрелища, которому стал свидетелем, но и от обстоятельств события, поразивших меня. Я прекрасно помнил, что, пока мы поднимались вверх по улице, мой взгляд постоянно был устремлен вперед, вся улица, залитая лунным светом, отчетливо просматривалась из конца в конец и там, где я сейчас находился, ничего не было. Как же так могло случиться, что я не разглядел этот ужасный труп, отчетливо видимый в свете полной луны?

Когда я немного пришел в себя и стал различать детали, я заметил, что убитый был одет в элегантный смокинг, сорочка по вороту стянута узлом белого галстука, а на груди рассечена лезвием кинжала. Лицо… – о ужас! – на меня смотрело мертвенно-бледное лицо моего спутника! Я вгляделся: до мельчайших деталей одежды и внешности это был не кто иной, как доктор Дорримо. Испуганный и ошеломленный, я обернулся к живому двойнику мертвеца. Но рядом со мной никого не было. Ужас новой волной накатил на меня, и сломя голову я бросился вниз по улице, туда, откуда пришел. Но не успел я сделать и нескольких шагов, как чья-то ладонь вцепилась мне в плечо и с силой развернула кругом; я совершенно онемел от страха – передо мной стоял мертвец, и кинжал торчал из его груди! Одной рукой удерживал меня, другой потянулся к клинку и вырвал его из груди! Кинжал полетел в сторону, лунный свет тускло отразился на лезвии, взорвался яркими бликами камней на рукоятке, звонко ударился о камни мостовой и… исчез – растворился в воздухе! Недавний мертвец, вновь смуглый, как и прежде, отпустил мое плечо и убрал руку. Он стоял напротив и улыбался той же циничной улыбкой, что так мне не понравилась при встрече. Теперь он вовсе не походил на мертвеца, и это немного успокоило меня. Я оглянулся назад – улица была безлюдна и пустынна, лишь редкий белесый туман стелился по камням мостовой.

– Что все это значит? Или вы – дьявол? – спросил я, пытаясь придать голосу твердость, но ужас пережитого сквозил в каждом моем слове.

– Это то, что вы соблаговолили назвать фокусами и чепухой, – ответил он и улыбнулся едва заметной, но жесткой ухмылкой.

Затем он повернулся ко мне спиной и пошел прочь. С тех пор я не встречал его ни разу, пока не столкнулся поздним вечером в ущелье, на дороге из Ньюкасла в Обэн.

Утром следующего дня мы с Дорримо не виделись; на мой вопрос портье ответил, что доктору нездоровится, он остался в своем номере. В полдень я получил неожиданное и радостное известие о том, что поездом из Окленда приедут мисс Маргарет Коррей и ее мать.

История, которую я рассказываю, отнюдь не о любви. Да и я не писатель. К тому же то, что описывается в наших сентиментальных романах, едва ли имеет нечто общее с любовью – чувством, недоступным литературе. Достаточно вам того, что мисс Коррей и я были помолвлены. Она и ее мать поселились в том же отеле, в котором жил я, и мы виделись ежедневно на протяжении всех двух недель. Нужно ли говорить, что я положительно был счастлив? Единственное, что омрачало мою радость, – присутствие доктора Дорримо, которого волей-неволей мне пришлось представить дамам. Им он положительно понравился. Что я мог сказать или сделать, чтобы им открылось его истинное лицо? Решительно ничего. Его манеры были безупречны и выдавали в нем истинного джентльмена, а для женщин (известное дело!) манеры мужчины – сам мужчина. Один или два раза мне случалось увидеть мисс Коррей на прогулке в обществе пресловутого доктора. Я разозлился и однажды неосторожно выказал неудовольствие. Она спросила меня о причине. Я ничего не сказал ей, но – о, эти причуды воспаленного ревностью ума! – был уверен, что услышал в ее голосе отчетливые нотки презрения. Чем больше я думал об этом, тем мрачнее становился, тем сильнее теснили грудь возмущение и несогласие. Наконец в безумии своем, я решил на следующий день вернуться в Сан-Франциско. Однако о своем решении я пока ничего не сказал.

В Обэне есть старое, заброшенное кладбище. Оно находится почти в самом центре городка, и по всей округе самый изощренный ум не найдет места более мрачного и угрюмого, даже страшного, особенно в ночную пору. Унылое зрелище: могильные ограды частью повалены и сломаны, частью отсутствуют вовсе.

Многие могилы провалились и края оплыли, сквозь другие проросли сосны и теперь их сильные молодые корни вершат жуткий грех. Надгробья повалились и треснули, поросли ежевикой, решетки большей частью отсутствуют, и теперь коровы и свиньи гуляют, где им заблагорассудится; словом, место это – позор для живых, оскорбление мертвым и хула Господу.

Волею случая я оказался в этом прискорбном месте поздним вечером того дня, когда, в затмении рассудка, принял решение расстаться с тем, что мне так дорого. Свет ущербной луны призрачным сиянием проникал сквозь кроны деревьев, рассыпался причудливыми бликами и пятнами, то раскрывая свои зловещие тайны, то до поры хороня их в темных закоулках. Я медленно шел по аллее кладбища, когда внезапно сквозь причудливую игру теней заметил невдалеке абрис чьей-то фигуры – это был доктор Дорримо. Я стоял в тени, сжав кулаки и стиснув зубы в попытке сдержать себя и не выскочить из своего убежища и не вцепиться ему в горло. Минуту спустя появилась вторая фигура и слилась с ним в объятии. Это была Маргарет Коррей!

He могу внятно объяснить, что произошло следом. Помню, я выскочил из своего убежища, охваченный жаждой убийства. И больше не помню ничего. Меня нашли утром следующего дня: я лежал на одной из могильных плит, в изорванной и окровавленной одежде, на горле отпечатались следы душивших меня рук. Меня доставили в гостиницу, где я провел несколько дней без сознания в жестокой лихорадке. Сам я ничего не помнил и знаю об этом с чужих слов. Вспоминаю, что когда я пришел в себя, то первым делом послал за портье.