Алина Реник - В лабиринтах вечности

Но виденье не проносилось, и в дымке не исчезало, и никто не снимал кино! Всё было как-то уж очень реалистично и явственно. Вот она уже видит, как раздуваются ноздри у грозных животных, как они закусывают удила желтыми зубами, зловеще хрипят, бешено вскидывая мощные ноги. Еще несколько секунд… и они налетят на нее…, растопчут…, растерзают…, а деревянные, обитые медью, колеса перетрут ее тело в прах.

Она сжалась, втянула голову в плечи, глаза зажмурила крепко-крепко, как только смогла, прижала кулачки к груди, закрывая ими маленькое сокровище — таинственный мамин медальон.

Прямо на нее неслась золотая колесница…

Дорогой друг, бывал ли ты в лабиринте? Именно в том лабиринте, из которого ты знаешь, выход есть. Но где он — этот таинственный выход?

Вероятно, совсем рядом! Возможно, за этим поворотом, или за тем, возможно, тебя от него отделяет всего лишь два шага, а может ты только что прошел его и не заметил…

Ты торопливо возвращаешься, судорожно выхватываешь из памяти знакомые линии поворотов, вновь и вновь проходишь запутанный путь, мечешься, тебя охватывает панический ужас — ты попадаешь в тупик. А из него уже нет выхода!

Но выход… там, где вход.

А из лабиринта вечности есть Выход…?

Выхода нет, но есть ход!

— Где он!? — Вихрем неслось в мозгу, — Ах, мерзавец, бросил! Заманил…, наговорил всякой чуши и бросил! Бросил здесь одну!

Она судорожно искала глазами, где укрыться…, но вокруг только ровная, без единого деревца, пустыня.

— Только бы не угодить под лошадей… только бы не затоптали… — она сжалась, голову втянула в плечи, зажмурилась крепко-крепко…

Когда топот копыт стал одним сплошным гулом, и она каждой клеточкой чувствовала его чудовищную силу и едва ли не падала от страха в обморок, вдруг резкая боль пронзила ключицу — ее за руку рывком подбросили вверх…

…Вскрикивая, открыла глаза…

Она на лошади лицом к седоку…

— Ай! — схватилась она за плечо. — Больно…, больно же!

На нее с любопытством смотрели искристые серовато-синие глаза.

«Опять голубоглазый, — содрогнулась Настя, — неужели, арабы все с голубыми глазами? Но… этот, вроде, не похож на араба!»

Мгновение они с интересом разглядывали друг друга. Он чуть старше, лет 25–29, загорелый, с едва заметной горбинкой на переносице, острый проницательный взгляд, длинные светлые пряди, живописно разметались по синему мундиру, а из расстегнутого высокого ворота, отороченного красным, на шее красовалось еще по-юношески острое адамово яблоко.

Его взгляд озорной, дерзкий, оценивающе скользнув по ней, на секунду задержался на нефритовом медальоне. Она невольно потянулась к вороту, чувствуя, как он мысленно улыбается ее испугу, и, как отметил это волнение, как осветил ее всю энергией властной, напористой, не знающей преград.

Настя вдруг, словно через магическую призму времени увидела: юноша на пути к Славе, но его сила еще не пробудилась полностью во всю мощь. Он еще на полпути к вершине, хотя каждое его движение, каждый жест уже устремлялись вперед с величайшей энергией, да он и сам был как сгусток этой властной, подчиняющей всех и вся, энергии. В тоже время он пока лучезарен, наполнен жизнью и любовью, и, как лазурным облаком, окружен всеобщей людской любовью.

«Что это я? — не в силах отвести от незнакомца взгляда, думала Настя, — Странно! Как странно! Я вижу эту удивительную субстанцию всеобщей к нему любви! Люди любят его! Они готовы следовать за ним… хоть в огонь, хоть в воду! Кто же он?! Актёр? Да, да, да, именно актер! Точно! Он — актер! И сейчас снимают фильм. Кого он играет? Я где-то уже видела это лицо и этот гордый профиль, и эту чуть выпяченную вперед нижнюю губу… Может, он просто похож? Но на кого? Если здесь снимают кино, значит, это исторический фильм. Синий мундир… треуголки с плюмажем — он русский? Но разве подобные волосы могли быть у наших вояк, думаю, в лучшем случае, у них были напудренные парики. И русских не было в Египте! Нет, это не русский…, но кто…? Где же я его видела?» — Она, с трудом оторвалась от его пристально всматривающихся в нее голубых глаз, огляделась…

Кругом все такие же темно-синие мундиры с белыми смешными повязками крест-накрест через весь мундир. Кто-то вальяжно покачивался в седле, держа в руках высокий головной убор с красным плюмажем, кто-то, наоборот, нетерпеливо подергивал поводья, придерживая пританцовывающих коней. Сумрачные взгляды уставших людей, всех как один, были устремлены на нее, так словно она диковинная птица. Если синеглазый юноша еще как-то вписывался в Настины представления мужской красоты — гладко выбрит и опрятен, то его спутники были явно далеки от совершенства. На серых от пыли лицах, словно щетки для обуви, в разные стороны торчали из-под носа такие же пыльные усы. И взгляды мужчин были совсем другие: удручённые, тяжелые, исподлобья, словно им пришлось перенести невыносимые испытания, — они так устали, или так вжились в свою роль, — что от одного их вида, сквозящего безмерным изнеможением, легко верилось во все тяготы военного дела.

«Как хорошо усачи вжились в свои роли, но кого они играют?» — Настя с нескрываемым интересом рассматривала всадников и было хотела спросить, но светловолосый незнакомец опередил, он нежно опустил ее на песок и спросил:

— Кто ты? — приятно проворковал голос незнакомца.

Настя застыла, по губам пробежала глупейшая улыбка, — «француз!?» (Парадокс — она понимала его «воркованье», но еще парадоксальней — был ее мысленный ответ ему! И тоже на французском!) И это привело ее вновь в удушающее состояние — все опять неслось, вертелось — и обрывки фраз, и событий за весь сегодняшний день, — всё вновь обретало сюрреалистические очертания и нереальные грани. Пытаясь удержать свое душевное равновесие, она твердила, — нет, нет, это просто так, я эти слова где-то уже слышала раньше! Я их просто знаю!

Пока она пыталась осознать происходящее, он повторил вопрос:

— Кто ты?

— Анастасия.

— «Анастесия» — красивое имя, моя дорогая! Хорошо! А откуда ты здесь? Ты одна? — в словах и в выражении синих глаз чувствовалось явное удивление, а в мыслительном потоке, идущем от него, Настя отчетливо улавливала еще и восхищение ею. «Какая прелесть! Мила! — думал он. — Какой чудесный голос! Какая нежность во взоре!»

Настя и сама бы хотела знать, как и откуда она здесь? Но она не могла это даже осознать! Вернее, все происходящее было просто не реальным, или, то, что было реальным, было не происходящим с ней самой — это был «сюр» или сон, и поэтому она только пожала плечами в ответ.

«Английская шпионка?» — подумал он, но не сказал.

Настя испугалась, нет, нет, она не шпионка (хотя, вся абсурдность ситуации накрывала с каждой секундой все больше — английская шпионка в египетской пустыне в двадцатом-то веке)! Она советская аспирантка, приехала в Каир, она пишет диссертацию, в отеле убили ее подругу, но она не виновна в ее смерти! И опять абсурдность, чудовищная неразбериха в мыслях, событиях, поступках — она бледнела на глазах…