Алексис Хендерсон - Год ведьмовства [litres]

И Иммануэль отчетливо поняла, что просто обязана с этим покончить. Либо она будет действовать сейчас, либо не будет вообще.

Она зашагала вперед, проходя мимо Пророка.

– Я предлагаю себя в качестве жертвы. Мою жизнь в обмен на жизнь Эзры.

В ответ на это не раздалось ни свиста, ни воплей, ни проклятий. Все гости до единого – мужчины, женщины и дети – сидели молча и неподвижно, как изваяния на кладбище.

Все, кроме Глории Мур. Ее плач, протяжный и пронзительный, расколол ночь надвое. Абрам попытался обнять и успокоить девочку, но она билась и так яростно сопротивлялась, что даже Анна не могла с ней совладать.

– Нет! – визжала Глория, и ее голос эхом разносился по равнине. – Нет!

Следующей порывалась выйти вперед Вера, попытавшись стряхнуть с себя стражников, но те оттащили ее назад, едва она успела выкрикнуть имя Иммануэль, подхваченное ветром.

В далеком мраке зашевелился лес.

Иммануэль заставила себя снова взглянуть на пророка. Он стоял за ее спиной с разинутым ртом, его лицо было залито алым светом костра. Он посмотрел на своего сына, склоненного перед пламенем, а затем перевел на Иммануэль взгляд, полный такого гнева, что кровь заледенела у нее в жилах.

– В первую очередь, ты моя жена.

– Я принадлежу сама себе, – сказала Иммануэль, стараясь, чтобы ее голос звучал ровно. – Моя кровь и мои кости принадлежат мне, и никому, кроме меня, и я готова отдать их за то, чтобы искупить грехи твоего сына – такова моя воля. Я займу его место.

Пророк шагнул к ней.

– Ты не имеешь права.

На этот раз Иммануэль не испугалась.

– Я имею полное право. Моя жертва чиста. Ты не посмеешь вмешиваться.

– Но ты приняла мою печать. Ты дала клятву мне .

– И теперь даю еще одну, – ответила Иммануэль. – Перед лицом всех праведных людей Вефиля я заявляю, что лягу на алтарь вместо Эзры.

Пророк хотел снова что-то сказать, но у него надорвался голос. В тишине, прихрамывая, вперед вышел апостол Айзек.

– Правда ли, что девушка не тронута?

Эстер вскочила на ноги, хотя другие жены стали хватать ее за юбки, пытаясь остановить.

– Она не лжет. Девушка чиста.

– Если она чиста, – сказал апостол, поворачиваясь лицом к пророку, – то она будет достойным подношением.

– Нет, – прохрипел Эзра. Он попытался встать, но один из стражников ударил его со всей силы, так что у него подкосились ноги, и он упал на четвереньки. – Не делайте этого. Прошу вас. Можно же как-то иначе…

– Можно, – раздался голос в темноте, и, к удивлению Иммануэль, вперед вышла Марта, которая пробиралась к ним между столами. – Я пойду вместо нее. Пощади ее.

Апостол оценивающе посмотрел на женщину, прищурив глаза, его верхняя губа скривилась от отвращения.

– Твоя плоть не чиста.

– Нет, – согласилась Марта, заламывая руки. – Но я чиста душой. Я исправно молилась. Я жила правдиво и порядочно. Я верно служила Отцу, я нарекла много поколений детей, исполняя его волю. Я могу занять ее место. Молю.

– Марта, – сказала Иммануэль и встретилась взглядом со своей бабушкой. Та рыдала, шумно и неприкрыто всхлипывая, и как будто с каждым вздохом становилась мельче. – Все хорошо. Я готова.

Марта побледнела, и несколько слезинок скатились по ее щекам, задержавшись на подбородке. Она покачнулась и рухнула бы на землю, если бы Анна не взяла ее под руку, помогая удержаться на ногах.

Иммануэль заставила себя снова взглянуть на пророка. На этот раз ее голос не дрогнул.

– Моя жизнь за жизнь Эзры.

На какое-то мгновение ей показалось, что пророк откажет ей, вцепится в горло, за волосы потащит обратно в Обитель или подвесит за кандалы где-то в недрах своих проклятых подземелий, где она так навсегда и останется. Но пророк лишь склонил голову и молитвенно сложил руки, сцепив пальцы в замок.

– Отведите ее к алтарю.

Во второй раз за этот день Иммануэль ввели в собор и по длинному проходу повели к алтарю. Там, на виду у всей паствы, она сняла с себя свадебное платье и расплела косы. Лишенная одежды и всякого бремени, она взобралась на алтарь.

В двери собора задувал ветер, и сорочка под ее подвенечным платьем казалась тонкой и прозрачной. Не то чтобы скромность теперь имела большое значение в свете того, что она собиралась сделать.

Паства снова набилась собор. Они не стали рассаживаться по скамьям, как во время суда. Вместо этого они сразу ломанулись вперед в проход, толпясь у подножия алтаря – всем хотелось занять место с самым лучшим обзором на предстоящее жертвоприношение. Среди них были и Муры – они плакали и рвали на себе одежды. За ними с похоронным выражением лица следовала Вера, все еще окруженная с обеих сторон стражниками. А в самых первых рядах, связанный, обожженный и закованный в кандалы, стоял Эзра.

Иммануэль и раньше доводилось видеть сломленных мужчин. Мужчин с петлями на шее на городской площади, приговоренных к смерти за свои грехи. Доводилось видеть мужчин, которые держали на руках своих мертвых сыновей, и мужчин, на чьи спины опускалась плеть. Больных и раненых, и обезумевших от ярости. Но ни один из них не выглядел таким потерянным, как Эзра в тот момент.

Протиснувшись сквозь толпу, пророк занял свое место за алтарем. Он положил одну руку на голый живот Иммануэль, а другую на ее голову, большим пальцем сильно надавил на печать, которую вырезал на ее челе всего несколько часов назад.

Кровь потекла по ее переносице, собираясь в лужицу в ямочке над верхней губой.

Она ждала молитвы с широко открытыми глазами, но ее не последовало. Ее решили отправить в загробную жизнь без объявления и предупреждения, без соборования и без молитвы об Отцовой милости… И, возможно, так было к лучшему, принимая во внимание тяжкий грех, который она собиралась совершить. Для нее не будет места в святых чертогах Отца. Никакой пощады для нее на небесах после того, что она собиралась сделать.

Апостол Айзек выступил вперед, обеими руками держа ритуальный нож. При виде клинка ее охватил страх. Ее сердце начало бешено стучать о ребра, и она ухватилась за край алтаря, чтобы не поддаться соблазну сбежать.

Дрожащей рукой пророк обхватил рукоять клинка. С минуту он изучал его, словно оценивая его вес. Затем его взгляд упал на Иммануэль.

– Ты действительно готова умереть за него? Готова обречь себя на проклятие?

Она кивнула, понимая, что время пришло. Пути назад не было.

– Все его грехи – мои.

– Нет, – Эзра подался к ней, задергавшись в кандалах и царапая пол в поисках опоры. – Иммануэль. Пожалуйста, не надо.

Пророк положил руку ей на лоб, с достаточным нажимом, чтобы заболела рана от печати. Он занес нож высоко над головой.

– Кровь за кровь.