Дин Кунц - Чужие

Д’жоржа мысленно увидела лунный диск, который из снежно-белого превращается в алый. С приходом этого воспоминания барьеры, установленные манипуляторами, начали рушиться, как песчаные замки под натиском волны. Д’жоржа недоумевала: она столько раз заглядывала в альбом Марси — почему это не подтолкнуло ее к пониманию? Но теперь знание обрушилось на нее, и она задрожала от страха перед неизвестностью и от неописуемого ликования.

— Потом оно появилось из-за кафе, — сказала Сэнди с таким трепетом в голосе, будто прямо сейчас, своими глазами, в первый раз видела, как оно спускается: не в воспоминаниях, а в реальности. — Оно шло на такой же высоте, как самолет перед ним, но по скорости ему было далеко до самолета, оно двигалось медленно… медленно… вряд ли быстрее дирижабля. Это казалось невероятным, было видно, что оно тяжелое, какой уж тут дирижабль. Тяжелее не бывает. И все же оно двигалось над нами так медленно, так красиво и медленно, и мы сразу поняли, что это такое, чем это должно быть, потому что ничего подобного в нашем мире никогда не создавалось…

Дрожь Д’жоржи усиливалась, по мере того как воспоминания делались все более яркими. Она вспомнила, как стояла на парковке перед гриль-кафе «Транквилити», как Марси у нее на руках разглядывала аппарат. Он покачивался в теплой июльской темноте и мог бы навевать ощущение безмятежности, если бы его появление не сопровождалось громкими звуками и вибрациями земли. Все было так, как сказала Сэнди: когда ошибка восприятия рассеялась и они поняли, что никакая луна на них не падает, то сразу же догадались, что́ перед ними. Корабль ничуть не походил на летающее блюдце или ракету, какие они видели в тысячах фильмах и телевизионных шоу. В нем не было ничего сногсшибательного — кроме самого факта его существования! — ни сверкающих многоцветных световых полос, ни странных хребтов и узлов, ни непонятных выступов, ни неземного блеска неизвестного металла, ни по-особому расположенных иллюминаторов, ни ослепительного выхлопа, ни странного зловещего оружия. Окружающее корабль алое сияние явно было энергетическим полем, которое позволяло ему лететь и не падать. В остальном он выглядел просто: цилиндр немалых размеров, хотя и не больше фюзеляжа старого «Дугласа DC-3», — вероятно, всего пятьдесят футов в длину и двенадцать-пятнадцать в диаметре. Аппарат с округлыми концами напоминал два бывших в употреблении тюбика помады с основаниями, приваренными друг к другу; за сияющим энергетическим полем виднелся совсем не впечатляющий корпус (что-то на нем было, но удивления не вызывало), немного помятый, словно он был побит временем и суровыми стихиями. В памяти Д’жоржи всплыла сцена: аппарат спускается, пролетев над кафе на запад, к восьмидесятой, а сопровождающие его самолеты закладывают виражи, делают бочки, пикируют и резко устремляются на восток и запад. Сегодня, как и в тот чудесный вечер, у нее перехватило дыхание, сердце заколотилось, грудь расширилась от многочисленных, смешавшихся друг с другом эмоций, и ей показалось, что она стоит перед дверью, за которой спрятан смысл жизни, — дверью, ключ от которой ей внезапно вручили.

— Он сел на пустоши, за восьмидесятой, — сказала Сэнди. — В том месте, которое кое-кому из нас казалось особым, хотя мы и не понимали почему. Вокруг летали самолеты. Все, кто был в мотеле и кафе, не могли не броситься туда, ничто не смогло бы нас удержать, господи боже, ничто! И вот мы погрузились в машины и поехали…

— Мы с Фей поехали в фургоне мотеля, — сказал Эрни из черноты армейской машины; он уже дышал без труда, его никтофобия окончательно сгорела в огне воспоминаний. — Доминик и Джинджер поехали с нами. И этот картежник-профессионал тоже. Ломак. Зебедия Ломак из Рино. Вот почему он написал наши имена на постерах с луной в своем доме, как рассказывал Доминик. Какие-то смутные, но важные воспоминания о поездке с нами в фургоне к кораблю, вероятно, прорывались через его блок.

— И вот что, Д’жоржа… — продолжила Сэнди, — вы с мужем, Марси и еще кто-то устроились в нашем пикапе, сзади. Брендан, Джек и другие поехали в своих машинах. Чужие люди подсаживались к чужим людям, но по какой-то причине все вдруг перестали быть чужими. Когда мы приехали и остановились на обочине, там встали и несколько других машин, которые ехали из Элко на запад. Люди бросились через разделительную полосу, машины, направлявшиеся на восток, остановились прямо на шоссе, мы все собрались на обочине и постояли с минуту, разглядывая корабль. Мерцание вокруг него стало слабеть, хотя все еще оставалось какое-то свечение, теперь уже янтарное, а не красное. Корабль при посадке поджег заросли полыни и травы, но, когда мы добрались туда, они выгорели почти полностью. Забавно… как мы все встали на кромке дороги, не кричали, не разговаривали, совсем не шумели, стояли тихо, поначалу все стояли тихо. Сомневались. Мы знали, что стоим на… краю утеса, но если спрыгнем, то падения не случится, это будет похоже на подпрыгивание на месте. Не могу правильно объяснить это чувство, но вы знаете. Знаете.

Д’жоржа знала. Теперь, как и тогда, она испытывала это чувство, чудесное, почти невыносимое; ей представлялось, что человечество прежде жило в темном ящике, но теперь наконец с ящика сорвали крышку. Что ночь больше не будет казаться, как в прошлом, такой темной и зловещей, а будущее — таким пугающим.

— Когда я стояла там, — сказала Сэнди, — и смотрела на этот светящийся корабль, такой прекрасный, такой невероятный здесь, в долине, всё, что случилось со мной, когда я была маленькой девочкой, насилие, боль и ужас… все это перестало иметь значение. В один миг… — Она щелкнула в темноте пальцами. — И мой отец больше не наводил на меня страха. — Ее голос дрожал от эмоций. — Ну то есть я не видела его с четырнадцати лет, больше десятилетия, но продолжала жить в страхе — вдруг он придет снова, заберет меня, заставит идти с ним. Это было… глупо… но я продолжала жить в страхе, потому что жизнь оставалась для меня кошмаром, а в дурных снах такое случается. Но когда я стояла там, глядя на корабль, а все молчали, и темнота охватила полмира, и самолеты летали над головой, вот тогда я поняла: больше я никогда не испугаюсь отца, даже если он когда-нибудь появится в моем доме. Ведь он — ничто, ничто, просто маленький больной человек, пылинка, крохотная песчинка на самом большом берегу, какой можно себе представить…

Да, подумала Д’жоржа, которую открытие Сэнди наполнило радостью. Да, именно такой смысл и нес корабль, прилетевший из других миров: свободу от наших худших, самых гнетущих страхов. Хотя обитатели корабля, возможно, не знали, как решить проблемы человечества, их появление само по себе было неким решением.